Мэриан Кайз - Не учите меня жить!
Боги улыбались мне. Именно в таком знаке небес я нуждалась, чтобы почувствовать, что поступаю правильно.
— Лэдброк-гров, — возбужденно сообщила я водителю, едва усевшись в машину. — Но сначала не окажете ли вы мне услугу?
— Смотря какую, — не скрывая подозрения, ответил он. Лондонские таксисты все такие.
— Я только что простилась с моим другом. Он уезжает навсегда и сейчас сидит в этом ресторане у окна. Не могли бы вы медленно проехать мимо, чтобы он увидел меня, и я в последний раз помахала бы ему на прощание?
Таксист, как видно, был искренне тронут моей просьбой.
— Прямо как Фрэнк Синатра и Ава Гарднер. А я думал, романтической любви больше нет, — заметил он охрипшим от избытка чувств голосом. — Нет проблем, солнышко. Только покажи, где он.
— Вон тот… гм… загорелый, красивый мужчина, видите? — объяснила я. Чак сидел за стеклом, любуясь своим отражением в лезвии ножа, и ждал, когда же я вернусь из сортира.
Машина поравнялась с нашим столиком. Я опустила окно.
— Радость моя, хочешь, я включу свет, чтобы ему лучше было тебя видно? — предложил таксист.
— Спасибо.
Чак поворачивал нож то так, то этак, рассматривая себя в разных ракурсах.
— Доволен собой, — проронил мой шофер.
— Еще как.
— Девочка моя, а ты уверена, что это он? — засомневался водитель.
— Абсолютно.
Чак начал проявлять раздражение. Очевидно, я задержалась в дамской комнате намного дольше, чем позволяла себе Мэг, и он меня не одобрял.
— Погудеть ему, солнышко? — спросил мой верный паж.
— Почему бы нет?
Таксист нажал гудок, и Чак выглянул в окно, любопытствуя, что там такое на улице. Я высунулась из окошка такси и энергично замахала ему.
Увидев знакомое лицо, он радостно заулыбался и поднял руку, чтобы помахать мне в ответ.
Но потом улыбка стала мало-помалу сползать с его тупой физиономии, уступая место болезненному недоумению: он сообразил, что знакомая особа, которой он машет, — та самая девушка, с которой он в настоящий момент должен ужинать; та девушка, чей салат с креветками бережно ставят сейчас перед пустым кувертом, а сама она сидит в такси и вот-вот покинет место встречи! Радость его увяла, не успев как следует расцвесть.
Он наморщил свой оранжевый лоб. Он не понимал. Такое не просчитывается.
А затем его осенило.
Выражение, которое появилось на его лице, искупило все. Когда он уразумел, что я не в комнате для девочек, а форменным образом улепетываю от него на такси, это было восхитительно. Стоило проскучать весь вечер, чтобы увидеть на его самодовольной, мерзкой, загорелой роже сначала растерянность, потом ярость и, наконец, настоящее бешенство. Он вскочил со стула, уронил начищенный до блеска нож, в который смотрелся с таким искренним восхищением.
Я хохотала до колик.
— Какого чер… — с искаженным от злобы лицом выпалил он, яростно шевеля губами за стеклом. Сейчас он выглядел почти живым.
— Пошел ты! — так же, одними губами, ответила я, высунувшись из окошка по пояс, широко раскинула руки, пьянея от холодного вечернего воздуха, подняла вверх два пальца на каждой руке буквой V и показала ему, на случай, если он не умеет читать по губам. Секунд десять я энергично размахивала перед ним руками, а он в бессильной ярости пялился на меня из-за толстого стекла.
— Поехали, — скомандовала я, натешившись.
Водитель выжал газ ровно в тот момент, когда рядом с Чаком появились два официанта — один с ведерком для льда и белой салфеткой, другой — с бутылкой шампанского.
И тут я поняла наконец, кого напомнил мне Чак. Донни Осмонда!
Донни Осмонда, поющего «Щенячью любовь».
Оранжевого, искреннего, задушевного Донни Осмонда с щенячьими глазами под стать его щенячьей любви, но только такого Донни Осмонда, для которого блеск удачи уже померк, который хлебнул горя, у которого не удалась жизнь — злого, понурого, оскорбленного в лучших чувствах Донни.
Не успела я доехать до дома, как мне стало стыдно перед Чаком за бутылку шампанского. Ему ведь придется платить за нее, а это нечестно. Вовсе не обязательно поступать с человеком по-свински, даже если он мерзок до отвращения. Поэтому, едва переступив порог квартиры, я бросилась звонить в ресторан.
— Добрый вечер, — нервозно начала я, — не можете ли вы мне помочь? Я сегодня была в вашем ресторане, и мне пришлось внезапно уйти, а перед тем я заказала для моего спутника бутылку шампанского. Это был… э-э-э… сюрприз, и я не думаю, чтобы он пожелал за нее заплатить, но хочу быть уверена, что эти деньги не вычтут у официантки из зарплаты…
— Американский джентльмен? — уточнил мужской голос.
— Да, — неохотно подтвердила я. Джентльмен, как же!
— А вы, должно быть, та душевнобольная девушка? — осведомился голос.
Ах, подлец! Да как этот тип смеет называть меня сумасшедшей!
— Господин из Америки объяснил, что вы часто так себя ведете, но ничего с собой поделать не можете.
Я проглотила вспышку бешенства и пробормотала:
— За шампанское я заплачу.
— Не нужно, — сказал голос — Мы согласились пересмотреть размеры материального ущерба, нанесенного им, если он заплатит за шампанское.
— Вряд ли справедливо, чтобы он платил за вино, если не пил его, — возразила я.
— Но он его выпил, — сказал голос.
— Он же не пьет, — заспорила я.
— Еще как пьет, — усмехнулись на том конце провода. — Приезжайте и убедитесь сами, если не верите.
— То есть он еще у вас?
— У нас. И текилу пьет далеко не безалкогольную.
О боже! Значит, теперь на моей совести превращение Чака в пьяницу. Хотя, если вдуматься, может, это лучшее, что с ним когда-либо случалось.
Так, а теперь включаем телевизор!
К моему великому неудовольствию, я застала Карен и Дэниэла в гостиной. Они распивали вино, держались за ручки, были тошнотворно нежны и смотрели мой сериал по моему телевизору.
— Ты что-то рано, — раздраженно проронила Карен.
— Угу, — нагло ответила я.
Потому что я тоже разозлилась. Вот тебе и посмотрела сериал! Не могу же я оставаться в одной комнате с Карен и Дэниэлом, когда они так поглощены друг другом.
Придется сидеть у себя в спальне, пока они нежатся на диване и Карен кладет голову на колени Дэниэлу, а Дэниэл гладит ее волосы, а она гладит его… ладно, где бы она там ни гладила, я об этом думать не хочу.
Они так ворковали, что мне стало противно.
С Шарлоттой и Саймоном я никогда не чувствовала себя настолько неловко; возможно, с Карен и Дэниэлом мне было не по себе потому, что я просто не понимала, что между ними происходит.
— Как дела? — самодовольно спросил Дэниэл.
— Нормально, — беззаботно ответила я.
