Шарон Сэйл - Бриллиант
— Ради Бога, Джесс, сядь или ходи помедленнее. У меня уже голова кружится.
Добродушное ворчание Эла поддержали другие участники группы. Но никто не был по-настоящему недоволен. Все знали, что значит для Джесса этот вечер. Вообще-то от этого зависело и их будущее.
Они понимали, что Джесс, потерявший любимую из-за этого проклятого бизнеса, хотел выйти из него поскорее. Но если он уйдет, им всем придется начинать сначала. А этого никто не хотел.
— Прошу прощения, — пробормотал Джесс и подошел к огромному зеркалу. Он поправил шляпу, одернул рукава своей белой рубашки, перевязал галстук, а затем рукавом пальто принялся полировать пряжку на ремне, стараясь отвлечься от переживаний и заодно понравиться зрителям.
Мак смахнул несколько пылинок с черного пальто Джесса и довольно грубо толкнул его в спину.
— Все будет отлично, приятель, — сказал он. — Не понимаю, о чем ты беспокоишься? Эту женщину ты знаешь лучше меня. Клянусь жизнью, она тебя не подведет!
— Я так подвел ее, что это чуть не убило нас обоих.
— Это в прошлом, Джесс. Сегодня — совершенно новый день. Не испорть его своими бесконечными воспоминаниями о том, что было. Но будь готов ко всему. Договорились?
— Боже мой. Мак. Ты заставляешь меня нервничать. Когда ты успел стать философом? Мак усмехнулся.
— Помнишь ту рыженькую в канун Нового года? Знаешь, она оказалась тогда дома. И знаешь еще что? Она получила образование в колледже и к тому же очень красива. Я подумываю о том, не создать ли мне свой дом и семью?
Эл недоверчиво покачал головой, и вся кровь бросилась Маку в лицо.
— Ну, я же не сказал, что так сделаю, я сказал, что думал об этом.
Джесс заулыбался. Напряжение немного спало, и Джесс устроился поудобнее на стуле, ожидая выхода Даймонд Хьюстон.
— Леди и джентльмены. — Голос конферансье, громко разнесся по. залу. — Вы сегодня собрались здесь, чтобы увидеть восхождение новой звезды на небосклоне кантри-музыки. Могу заверить, что она будет светить очень долго. Пусть Опри поприветствует мисс Даймонд Хьюстон из Крэдл-Крика, штат Теннесси.
Аплодисменты были дружественными, но не возбужденно-радостными, Джесс сразу понял это. Он стоял за сценой, там, откуда Даймонд должна была появиться, и, укрывшись в тени, ожидал ее появления.
Она прошлась по сцене так, словно делала это тысячи раз: не показывая своего волнения вообще. Ее распущенные волосы красиво обрамляли лицо. От яркого света на сцене ее блузка из зеленого атласа блестела, а огни рампы, казалось, следили за ее длинными ногами, облаченными в джинсы, когда она плавной походкой двигалась к микрофону.
Широкий пояс подчеркивал тонкую талию и узкие, почти мальчишеские бедра, а старые, но тщательно начищенные ботинки прибавляли ей роста и изящности.
Даймонд была воплощением женственности. Никаких поддельных бриллиантов, никакой показной роскоши. На сцене стояла просто блондинка с гитарой и улыбкой, которая могла растопить колодец глубокой зимой.
Она знала, что исполнители обычно начинали свое выступление с какой-нибудь короткой речи, но Даймонд выбрала другой ход. Благодаря конферансье зрители уже и так знали, как ее зовут. Даймонд надо было показать, зачем она здесь, на сцене.
Она наклонилась, когда брала гитару, и невольно показала зрителям стройную гибкую спину. Надевая ремень гитары, Даймонд снова оказалась лицом к лицу с аудиторией. Она пробежала пальцами по струнам и неожиданно атаковала слушателей звуком и захватывающими эмоциями из старой песни Хэнка Вильямса.
Слегка ошеломленная сама, Даймонд, исполняя песню, вряд ли заметила изумленные улыбки и восхищенные лица зрителей, которые только что нашли себе новый объект для обожания.
Затем Даймонд исполнила еще одну старую песню. Зрители громко аплодировали ее таланту, который теперь не вызывал сомнений, а она кланялась и улыбалась, пытаясь успокоить свое бешено бьющееся сердце, чтобы исполнить последний номер. Песня, которой предполагалось завершить выступление, была написана пятью годами раньше, Даймонд сочинила ее тогда, когда еще не верила в возможность покинуть в один прекрасный день бар Уайтлоу в Крэдл-Крике. Один только текст песни уже расстроил ее.
Улыбка исчезла с лица; она глубоко вздохнула и взяла нужный аккорд на гитаре. Слова песни — это была ее жизнь, жизнь дочери игрока Хьюстона:
Маленькая девочка бежала,
Маленькая девочка потерялась.
Дочь игрока прячется от кличек,
которыми ее награждают,
Не понимая, что правильно изменишь,
Потому что если ты не подходишь,
То уже не можешь участвовать в игре.
Джесс схватил край занавеса и закрыл им лицо. Песня целиком захватила его. Ему стало страшно. Слышать эту песню сейчас, зная Даймонд и историю ее жизни, и после этого сделать то, что он задумал? Нет, теперь это казалось ему невозможным. Но все было уже подготовлено: Джесс зашел слишком далеко, чтобы вот так взять и отменить задуманное.
Публика наградила Даймонд бурными аплодисментами, когда она, широко улыбнувшись и помахав рукой, закончила петь. Перед тем как уйти со сцены, она сняла гитару с плеча и поставила ее на стойку прямо перед собой. Потом она еще раз поклонилась.
Твайла стояла за спиной конферансье и счастливо улыбалась. Ее бесконечно радовала реакция зрителей: громкие крики, настоящая овация. Конферансье сделал приглашающий жест рукой, зовя Даймонд на сцену, чтобы спеть на бис.
В волнении Даймонд не заметила, что группа каких-то людей быстро заняла свои места позади нее. Она не услышала вздоха удивления, пронесшегося среди зрителей, когда те увидели выходящих на сцену известных исполнителей. Даймонд все еще пребывала на гребне своего успеха. Но внезапно улыбка исчезла с лица девушки, как только за ее спиной раздались первые такты мелодии. Даймонд замерла, боясь оглянуться. А скрипка Эла Баркли уже выводила вступление к песне, чуть не разрушившей ее жизнь.
И тут громко и отчетливо зазвучал голос Джесса. Голос был такой сильный и уверенный, что Даймонд закрыла лицо руками, боясь разрыдаться. Публика удивленно ахнула — Джесс Игл шел по сцене к Даймонд Хьюстон.
Не лги мне, говоря, что любишь,
И не старайся, чтобы я поверил.
Еще не поздно, если говоришь ты правду,
Но созерцать мои страданья ты не можешь.
В воздухе возникло напряжение. Зрители не могли не ощутить драматизма этого момента. Даймонд даже вздрогнула, услышав низкий голос Мака, торопивший ее. Она опустила руки, не обращая внимания на слезы, текущие по лицу, и повернулась.
Одно долгое мгновение она стояла лицом к лицу с человеком, который украл ее сердце и душевный покой. А Эл снова и снова повторял ноты, служившие сигналом к ее вступлению.
