Сигал Эрлих - Совершая ошибки
Дрожащими пальцами я набираю номер. Я боролась с этим желанием слишком долго. Я закрываю глаза и жду, чтобы услышать его голос.
Он отвечает на первом гудке.
— Хейлз?
Мое имя в его устах звучит, словно молитва об искуплении. Слезы жгут мое горло, мешая говорить, но я успеваю прошептать:
— Дэниел, мне нужен... — ты, произношу я безжизненной линии. Слабый звуковой сигнал моего телефона говорит о том, что он умирает вместе с моим мужеством.
Это знак. Я не должна была звонить ему. Думай головой, а не сердцем. Я прячу лицо в подушку и плачу.
Глава 41
Дэниел
Мне нужно что-нибудь предпринять, чтобы обуздать этот пожирающий меня гнев. С тех пор, как вышла эта гребаная статья, я хочу крушить ногами все, что движется. Я уже на грани; гнев бурлит во мне, не останавливаясь ни на секунду. Я слишком опасен даже для себя. Тебе нужно избавиться от этого дерьма, Дэниел.
Я думаю о ее больших, красивых, наполненных болью глазах, когда она закрыла дверь передо мной. Я чувствую себя дерьмом. Я безнадежен.
Блядь, что со мной происходит? Я качаю головой при этой мысли. Мне нужно сосредоточиться. Нужно освободиться от этой жестокости, и чем раньше, тем лучше. Идея приходит мне на ум. Я должен позвонить Теду, у него есть для меня пару партий в бойцовом клубе, где я раньше часто бывал. Дэниел, даже не думай об этом. Оставь свое прошлое позади.
Мое терпение по шкале от десяти находится ниже нуля точно. Я даже не могу полностью сосредоточиться на работе, такого никогда раньше не случалось. Даже часы, замедлив движение своих стрелок, сговорились против меня. Это было единственное место, которое действительно имело смысл для меня, но теперь нет. Божественное тело Хейли теперь для меня настоящее пристанище. Я готов похоронить себя в ней.
Я иду по коридору в единственное место, где могу выплеснуть свой гнев. Быть жестоким в любое время дня и ночи — только там я могу делать это законно. И на данном этапе, мне нужно это. Блядь, я действительно напортачил на этот раз. Я не могу перестать вспоминать ее ангельское лицо, ее золотистые волосы, эти глаза... Черт.
Где мои чертовы перчатки? Я врубаю музыку до максимума. Metallica будет идеальным спутником для того, чтобы я избавился от своих мыслей. Я надеваю первую перчатку, регулируя захват на запястье, чтобы она крепко держалась на руке. Для второй мне приходится использовать зубы, чтобы туго затянуть ее вокруг запястья. В моей голове всплывают фрагменты последнего разговора с Хейли, словно удар по лицу.
«Это ты сломал нас. Это ты сделал выбор не доверять мне и даже не пытаться понять меня. Ты решил бросить меня, бросить нас».
Она права.
Первый удар подбрасывает боксерскую грушу к потолку; я ловлю ее обеими руками, когда она, словно бумеранг, возвращается обратно. Следующий удар о кожаный материал настолько силен, что этот звук становится громче музыки, но это не помогает. Я продолжаю анализировать эти мысли в голове. Проклятье, Дэниел, соберись. Ты ведешь себя, как девственница перед первым разом. Черт тебя побери, что со мной будет?
Мое тело разогревается, адреналин бушует внутри него, и я начинаю потеть еще больше с каждым ударом. Я обрушиваю свои кулаки на мешок раз за разом, который поглощает мои удары и просит больше. Поскольку моя влажная одежда прилипает сильно к телу из-за пота, это мешает мне двигаться, я снимаю ее и бросаю в кучу в углу комнаты и продолжаю, пока все мое тело не начинает неметь.
Я рычу сквозь зубы, увеличивая силу следующего удара. Я чувствую интенсивность удара даже сквозь защиту перчаток. Это хорошо. Мне нужно чувствовать боль. Я скидываю перчатки с рук и возобновляю нападение на своего неживого противника голыми руками. Боль острая, но она очищает мой разум. Это именно то, что я искал, именно то, что мне нужно.
Я наношу удар за ударом, направляя все свои силы на грушу. Мои удары становятся все быстрее. С каждым взмахом во мне появляется все больше гнева, больше уверенности, чтобы ударить точнее и с большей силой. Я останавливаюсь только тогда, когда теплый слой густой крови, покрывший костяшки пальцев, окрасил мешок влажными темно-красными пятнами.
Физическое желание избавиться от моего убийственного гнева ослабевает, и я чувствую некоторое облегчение. Сейчас музыка уже не кажется такой тихой, и меня это только раздражает.
Измученный, я скольжу на пол в углу комнаты. Я прислоняю пульсирующую голову к стене. Потрескавшаяся кожа на суставах горит, но я чувствую только облегчение. Капли пота, насыщающие мое разочарование, скатываются по вискам по моей челюсти и шеи. Я смотрю на телефон, который забросил в ту же кучу с одеждой и дышу, ритмично, медленно, приводя в порядок свой пульс.
Я окунаюсь в гребанный рой моих решений с того момента, когда Брайан, мой PR-менеджер, впервые прислал эту долбанную статью. Даже сейчас я могу возродить гнев и разочарование, охватившее меня тогда. Я видел красный, темно-малиновый лист, которым размахивали перед моими глазами. Я бы никогда не сделал поспешных выводов. Я никогда не должен был позволить ей уйти. Я должен был сразу все понять, но когда я сделал это, было слишком поздно. Этих тупых извинений от «репортера» совсем недостаточно, она не сможет больше жить своей жизнью, сожалея о том, что положила свои чертовы пальцы на клавиатуру после того, как мои адвокаты подготовили иск в суд специально для нее.
Я не могу перестать думать о той бессмысленной, идиотской ошибке, которую совершил, причинив ей боль. Если я когда-либо получу второй шанс, я никогда больше не поступлю так с ней. Черт, что я наделал?
Боже. То, как я относился к ней, сказанные слова — это просто яд, отравляющий всего меня.
«Да, я действительно говорила все, что было написано в этой статье, но не так, как это расписано там, и не тому человеку, который написал статью, а главное то, что я все это рассказала моей лучшей подруге из-за любви к тебе, из-за моих переживаний о тебе…» — призналась она, а я не слушал. Я должен был знать об этом. Я должен был сам разобраться с этим. Что, черт возьми, я наделал?
Я улыбаюсь, вспоминая встречу. Я помню, как, войдя в свою личную кухню, увидел дразнящую, округлую, грушевидную попку в обтягивающих узких джинсах, и больше не мог оторвать глаз. Когда она произнесла «еб*ть» до того, как повернулась ко мне, и я смог увидеть ее лицо, я захотел ее прямо здесь — голую на столе. Когда она, наконец, повернулась, чтобы посмотреть на меня, я понял, что в одно мгновение потерял себя в этих глазах.
