Кто хочет процветать (СИ) - Веснина Тиана

ГЛАВА 30

Чтобы не впасть в детальную разборку своих непростительных ошибок, находясь еще под влиянием сильнейших яростных эмоций, Фролов работал и думал только о работе. Издательство — театр. Домой возвращался, когда уже не оставалось никаких сил. С Верой он встречаться не хотел. Не мог ее видеть до физической тошноты. Она это понимала и не настаивала на свидании, зная, что эмоции постепенно улягутся, бессильная, бешеная злоба пройдет, и тогда она сможет предложить Сергею взглянуть на случившееся с другой, со своей точки зрения. Только взглянуть! Надеясь, что этого будет достаточно.

Встречаясь с ним в коридорах издательства, она со спокойной улыбкой проходила мимо, но потом оборачивалась и провожала его взглядом. «Ничего, — повторяла она про себя, — время идет быстро. Работа ему поможет обрести нормальный взгляд на события».

Астрова оказалась права. Постепенно плотный туман, замешанный на возмущении, неприятии, обиде самолюбия, стал рассеиваться, и Фролов попытался с максимальным хладнокровием разобраться, как же все-таки не без его помощи убили Олега Пшеничного. Как удалось женщине обвести его вокруг, пальца, превратить в марионетку, сделать послушным исполнителем гнусных, подлых, низких замыслов.

Вначале были обрывочные мысли, которые не хотели выстраиваться в хронологическом порядке, так как почти тут же у Фролова закипала ярость, теснившая грудь и искавшая выход в словесных выражениях. Но потом мысли стали упорядочиваться, он уже мог контролировать свои чувства, говоря себе, что чем быстрее с предельной ясностью восстановит события, тем быстрее покончит с безвременьем, в котором он опять очутился. Благодаря Астровой Фролов ожил, она дала импульс мучившим его своею невысказанностью творческим силам, благодаря ей же потерял жизненные ориентиры…

Когда работа по оформлению спектакля была завершена, Сергей решил съездить на дачу немного отдохнуть.

Осень уже шелестела желтеющей листвой, дождик серебрил воздух грустными нитями. Фролов сварил глинтвейн и с удобством расположился на диване. Тепло от горячего напитка разлилось по телу, ослабив нервное напряжение. Мысли стали расплываться, таять. Сергей подложил под спину мягкую подушку и закрыл глаза. «Как хорошо думать ни о чем», — подумал он и предался этому насладительному покою. Но едва он расслабился, как подспудные мысли нарушили блаженное состояние.

«Как же все началось?» — вроде бы просто так задал себе вопрос Сергей. И без каких-либо усилий, без подгонки фактов перед ним прошли события, в которые он оказался вовлеченным волею других. Тогда, шесть лет назад, какое ему было дело до Станислава Пшеничного, увиденного им в первый и последний раз умирающим на широком крыльце салона «Интальо»…

Станислав Михайлович Пшеничный с улыбкой предвкушения радостей жизни вышел из салона «Интальо». Перед глазами все еще стояла Лилия в подвенечном платье с родинкой над губой и сверкающими от счастья глазами. Он успел сделать только два шага от двери, когда с ним случилось что-то непонятное, чего не было ни разу в жизни: весь мир пошатнулся и сместился куда-то в сторону, а потом вообще перевернулся и померк… Как сквозь сон он разглядел лицо Лилии, и что-то теплое наполнило один глаз…

Выстрел был произведен из пистолета с глушителем марки «Макаров», обнаруженного оперативниками в одной из машин, припаркованных на Новом Арбате. Незамедлительно был найден владелец этой машины, который, как установило следствие, никогда даже не встречался с Пшеничным.

Первое подозрение в убийстве пало на конкурентов по бизнесу и жену Пшеничного, Ингу, с которой тот накануне развелся. Были проверены алиби дочери и сына Пшеничного и его первой супруги, Зои Петровны. В результате чего следствие зашло в тупик, и дело было положено в сейф до выявления новых фактов.

Факты же появились лишь вследствие новых убийств. Сопоставляя то, что он услышал в ходе возобновленного расследования от Терпугова, с тем, что узнал сам, Фролов прояснил для себя подоплеку этих преступлений.

Зоя Петровна, первая супруга Пшеничного и мать его дочери Милены, имела родную сестру, Тамару, у которой тоже была дочь, Ксения. Тамара, не прожив в браке и двух лет, развелась со своим мужем, неисправимым неудачником, в надежде обрести нового, такого, как Стас, муж старшей сестры. Зависть не давала ей покоя. Сестра с семьей на Золотых Песках отдыхает, а ее Стас из милости по льготной путевке отправил в Лазаревскую. Сестра в трехкомнатной квартире живет, а она — в двухкомнатной. У сестры дом в трех шагах от метро, a ей до метро на автобусе ехать надо.

Какова же была ее радость, когда она узнала, что Стас решил развестись с Зоей, чтобы жениться на другой. Ей об этом с какой-то равнодушной кривоватой усмешкой сообщила сама Зоя. Тамара сразу не оценила всю значимость этого события, потому что не поверила, а когда поверила, осознала, то почувствовала, как радость острой стрелой пронзила ее от макушки до пяток. Глаза заблестели, рот расплылся в улыбке, которую она поспешила скрыть. И, опустив голову на руку, сочувственно завздыхала. Но все равно!.. Все равно Зойка с Миленкой продолжали жить лучше нее. Стас исправно платил алименты да еще время от времени передавал через своего шофера конверт с деньгами. На дни рождения Милена всегда получала от него дорогие подарки. И в школу Милена пошла английскую, а Ксения — в обыкновенную. «Вот, — бурчала Тамара, обращаясь к дочери, — какая несправедливость на свете. Бросил Зойку, а о Миленке не забывает. А твой отец тебя знать не хочет».

Мать, сколько помнит себя Ксения, была занята устройством своей жизни. Сначала все с кем-то сходилась, но, быстро оценив перспективы совместной жизни, уходила. Была она пусть не столь красива, сколь привлекательна: огонь в глазах, стройная фигура, легкая поступь. Но постепенно фигура стала расплываться, лицо терять четкие контуры. Девушкой ее уже называли только старушки. Как ни крутилась, ни извивалась, все устроилось, не как она того хотела, а как судьба повелела.

Тем временем Ксения подросла: высокая, стройная, с коротко подстриженными волосами цвета каштана, черными, точно вычерченными бровями, затаенно-кокетливым взглядом и с присущим только ей чувством стиля в одежде. Любой пустяк на себя наденет, а он смотрится лучше, чем на других дорогие импортные вещи. Окончила школу с отличием, сама поступила в университет.

Как-то после занятий Ксения с Миленой решили пойти в кафе — поболтать, покурить, выпить кофе. Не успели они сделать несколько шагов, как Милена радостно воскликнула:

— Папка! — И бросилась к черному «Мерседесу». Ксения осталась стоять. Через минуту Милена повернулась к сестре и поманила ее рукой. Ксения подошла к машине.

— Папа предлагает нам поехать вместе с ним в «Коломбину»!

— Да?! — радостно подхватила Ксения.

«Коломбина» — очень дорогое кафе, так сказать, для избранных. Проходя мимо него, Ксения всегда замедляла шаг, бросая острый взгляд на окна, почти полностью задрапированные шторами на первом этаже и переливающиеся огнями по вечерам на втором.

— Садись в машину! — весело скомандовала Милена, открывая заднюю дверцу.

Ксении показалось, что она утонула в комфортабельной мягкости сиденья. Милена болтала без передышки, обнимая отца за шею через спинку кресла. Пшеничный посмеивался, но ему была приятна необузданная ласка дочери.

— Ну ладно, Миленка, задушишь, — сказал он и повернулся назад, чтобы взглянуть на Ксению.

— Это сколько же я тебя не видел? — спросил он, обращаясь скорее к себе, чем к девушке. — Лет, наверное, пятнадцать, а то и больше. Ты тогда еще в детский сад ходила. Да… — протянул он с игривостью в голосе, — изменилась, и, знаешь, в лучшую сторону.

Ксения с Миленой рассмеялись.

— Ну, как живете с матерью? — продолжал Пшеничный. — Замуж она еще не вышла? А впрочем, куда ей! Тебе уже пора!..