Джоджо Мойес - До встречи с тобой
— Миссис Трейнор, — окликнула я.
Она вздрогнула и подняла глаза:
— А! Луиза.
— Как… как он?
Мне хотелось подойти и взять Уилла за вторую руку, но я не чувствовала себя вправе садиться. Я топталась у двери. Миссис Трейнор выглядела такой подавленной, что даже просто находиться в палате казалось неприличным.
— Немного лучше. Ему дали очень сильные антибиотики.
— Я… могу чем-нибудь помочь?
— Вряд ли. Нам… нам остается только ждать. Примерно через час врач будет совершать обход. Надеюсь, он даст больше информации.
Мир словно остановился. Я постояла еще немного. Размеренный писк машин выжег ритм в моей голове.
— Может, подменить вас? Чтобы вы могли отдохнуть?
— Нет. Я предпочла бы остаться.
В глубине души я надеялась, что Уилл услышит мой голос. Надеялась, что он откроет глаза под прозрачной пластиковой маской и пробормочет: «Кларк! Подойдите и сядьте, ради Христа. Хватит устраивать беспорядок».
Но он лежал совершенно безучастно.
Я вытерла лицо рукой.
— Вам… вам принести что-нибудь попить?
— Сколько времени? — Миссис Трейнор подняла глаза.
— Четверть десятого.
— Неужели? — покачала она головой, как будто не могла в это поверить. — Спасибо, Луиза. Это было бы… очень мило. Кажется, я здесь уже достаточно давно.
В пятницу я взяла выходной — отчасти из-за того, что Трейноры настаивали, но главным образом потому, что единственный способ получить заграничный паспорт — отправиться в Лондон на поезде и выстоять очередь на Петти-Франс. Я заскочила к ним домой вечером в пятницу, чтобы показать Уиллу свой трофей и убедиться, что его собственный паспорт не просрочен. Мне показалось, он немного притих, но в этом не было ничего необычного. Иногда он чувствовал себя хуже, иногда лучше. Я решила, что у него просто плохой день. Если честно, все мои мысли занимали планы нашего путешествия.
Утром в субботу мы с папой забрали мои вещи из дома Патрика, а днем я отправилась с мамой на главную улицу, чтобы приобрести купальник и другие необходимые для поездки вещи. В субботу и воскресенье я ночевала у родителей. Было тесновато, поскольку Трина и Томас тоже приехали. Утром в понедельник я встала в семь, чтобы успеть к Трейнорам к восьми. Я пришла и обнаружила, что дома никого нет, а передняя и задняя двери заперты. Записки не было. Стоя на переднем крыльце, я три раза безуспешно звонила Натану. Телефон миссис Трейнор был переведен в режим голосовой почты. Наконец, когда я провела на ступеньках сорок пять минут, пришла эсэмэска от Натана:
Мы в окружной больнице. У Уилла пневмония.
Отделение С-12.
Натан ушел, и я просидела у палаты Уилла еще час. Полистала журналы, которые кто-то оставил на столе в лохматом 1982 году, затем достала из сумки книгу в мягкой обложке и попыталась читать, но не могла сосредоточиться.
Пришел врач, но я не осмелилась последовать за ним, пока мать Уилла была здесь. Когда он через пятнадцать минут вышел, миссис Трейнор тоже вышла. Возможно, она обратилась ко мне, потому что ей нужно было с кем-то поговорить, а, кроме меня, никого рядом не было. Так или иначе, она с огромным облегчением сообщила, что врач совершенно уверен: инфекция под контролем. Это оказался особенно вирулентный бактериальный штамм. Уиллу повезло, что он попал в больницу вовремя. Непроизнесенное «а не то» повисло в воздухе между нами.
— И что нам теперь делать? — спросила я.
— Ждать, — пожала плечами она.
— Принести вам поесть? Или посидеть с Уиллом, пока вы сходите пообедать?
На мгновение между мной и миссис Трейнор установилось что-то вроде взаимопонимания. Ее лицо чуть смягчилось, и без привычного жесткого выражения внезапно стало заметно, насколько безнадежно усталой она выглядит. Она словно постарела на десять лет за время, проведенное мной в их доме.
— Спасибо, Луиза, — поблагодарила она. — С удовольствием заскочу домой и переоденусь, если вы не против посидеть с ним. Мне не слишком хочется сейчас оставлять Уилла одного.
Когда она ушла, я заглянула в палату, закрыла за собой дверь и села рядом с ним. Он выглядел странно отсутствующим, как будто знакомый мне Уилл отправился в короткое путешествие, а здесь осталась только оболочка. Я мельком задумалась, не так ли люди умирают. Затем приказала себе не думать о смерти.
Я сидела, смотрела, как ползут стрелки часов, слушала редкие приглушенные голоса и тихий скрип шагов по линолеуму за дверью. Дважды заходила медсестра, проверяла какие-то уровни, нажимала какие-то кнопки, мерила температуру, но Уилл даже не пошевелился.
— Он… с ним все в порядке? — спросила я.
— Он спит, — заверила она. — Пожалуй, сейчас это лучшее для него. Постарайтесь не беспокоиться.
Легко сказать. Но у меня было много времени, чтобы поразмыслить в этой больничной палате. Я думала об Уилле и о пугающей скорости, с которой он заболел. Думала о Патрике и о том, что, даже забрав свои вещи из его квартиры, открепив и скатав настенный календарь, сложив и упаковав одежду, которую я так старательно развесила в его шкафу и разложила в ящиках, я испытывала печаль, но не более. Ни тоски, ни потрясения, ничего, что положено испытывать, когда расстаешься с давним возлюбленным. Только спокойствие, легкую грусть и, возможно, чувство вины — как из-за своей роли в расставании, так и из-за того, что я не переживаю как следует. Я послала ему две эсэмэски, написав, что мне очень, очень жаль и что я надеюсь на его по-настоящему успешное выступление на «Викинг экстрим». Но он не ответил.
Через час я наклонилась, чуть отодвинула одеяло и посмотрела на руку Уилла, светло-коричневую на фоне белой простыни. К тыльной стороне ладони клейкой лентой был прикреплен катетер. Я осторожно повернула ладонь и увидела синевато-багровые шрамы на запястье. Они когда-нибудь поблекнут или будут вечно напоминать ему о попытке покончить с собой?
Я осторожно взяла его пальцы и накрыла своими. Пальцы Уилла были теплыми — пальцы человека, в котором полно жизни. Странно, но мне стало настолько легче от прикосновения к ним, что я продолжала их держать и разглядывать мозоли, говорившие о том, что он не все время проводил в офисе, и розовые ракушки ногтей, которые он никогда не сможет подстричь сам.
У Уилла были прекрасные мужские руки — красивые и ровные, с квадратными пальцами. Глядя на них, сложно было поверить, что в них совсем нет силы, что они никогда не смогут взять предмет со стола, похлопать по плечу или сжаться в кулак.
Я погладила костяшки его пальцев, рассеянно размышляя, следует ли смутиться, если Уилл сейчас откроет глаза, но смущаться вовсе не собиралась. Почему-то я была уверена, что Уиллу идет на пользу то, что я держу его за руку. Надеясь, что неким образом сквозь пелену наркотического сна он тоже это знает, я закрыла глаза и принялась ждать.
