Алексей Чурбанов - Грешники
«Да, типаж! — подумал Валя. — Взгляд и впрямь тот ещё. Но язв на лбу нет. Нет на лбу язв-то!»
«А может быть, ты не убил его? — вдруг птицей прилетела мысль. — Язв нет — значит, он не умер?!»
Шажкова даже пот прошиб от этой неожиданной мысли. Он быстро снял пальто, не заглянув в комнату, прошёл на кухню и стал нервно есть всё, что находил съедобного.
«Может быть, он и не умер?» — играла в голове спасительная мысль.
Эта мысль требовала подтверждения, версия — проверки, и, с трудом дождавшись следующего утра, Шажков отправился в спальный район Санкт-Петербурга, в котором произошло столько событий, повлиявших на его жизнь. Утро было хмурым и ветреным. Валентин вышел из маршрутки в тёмных очках, которые тут же снял, обнаружив, что они привлекают внимание прохожих, также как и его модное чёрное пальто.
«Замаскировался, дурак», — с досадой подумал Валя. В руках у него был портфель типа «дипломат», и весь он, в пальто и с кейсом, не вписывался в декорации забытого богом микрорайона без единого офиса, но с магазином «Пятёрочка» и с группой алкашей у его входа.
— Валентин Иванович, — позвал его сзади знакомый голос. Шажков вздрогнул, оглянулся и увидел старшего лейтенанта Колтунова в гражданской одежде с чёрной сумкой через плечо.
— Здравствуйте.
— Привет! — дружелюбно сказал Колтунов — Что, тянет?
— Куда?
— К месту преступления.
— Вы путаете меня с Раскольниковым.
— Неужели? — засмеялся участковый. — И ты здесь ни при чём?
— В чём ни при чём?
— В нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Бойко по кличке Фуражка.
— Тяжких телесных? Так он не умер?
— Фуражка-то? Да почти умер. Еле откачали в реанимации. Инвалидом будет.
— Фу ты… Слава тебе, Господи! Слава тебе! — Шажков, не стесняясь участкового, три раза быстро перекрестился.
— Да уж, — с интересом поглядывая на Валентина, протянул Колтунов.
— Нож нашли? Под лестницей?
— Да и не искали, — Колтунов уже серьёзно смотрел на Шажкова. — Ты что, правда думал, что убил его?
— Да, я так думал.
— Переживал?
— Я? Нет. Хотя осознавать себя убийцей тяжело.
— Тяжело? А я думал, страшно. Подсудное ведь дело. В колонию строгого режима запросто мог загреметь. Да и за причинение тяжких — тоже срок полагается.
— Не думал об этом. Да и наплевать — срок так срок. Ты не подумай, я ведь его не сзади, а лицом к лицу. Он с ножом, а я…
— С чем?
— Да с нунчаками. Ну, палки такие на шнуре, как у каратистов.
— Рисковый ты парень.
— Но я тебе ничего не рассказывал, хорошо? — уточнил Валентин.
— А как же офицерская совесть?
— В прошлый раз она у тебя была сговорчивой. Нет? Если нет, так поступай по совести. Я не обижусь. Зона так зона — знал, на что шёл. На моём месте ты также поступил бы. А нет — всю жизнь бы потом мучился.
Шажков повернулся и пошёл прочь.
— Валентин, — позвал его Колтунов, — Валентин, подожди!
Валя обернулся было, но потом махнул рукой и ускорил шаг.
— Да что за обиды такие, — кряхтел сзади Колтунов. — Бегай тут за тобой.
Участковый догнал Шажкова, придержал за руку, и они оба остановились.
— Что ты крутизну показываешь?
— А ты что стучать надумал?
— Кто тебе сказал? Я похож на стукача?
— Не знаю. Вроде не похож.
— Ну, то-то же. Он как бомж прошёл, Фуражка этот. Ну а бомж — он и есть бомж, дело из-за бомжа возбуждать не будут. Тем более того, кого ты не опознал, всё-таки прищучили, так что сидеть он будет. Заварзин свою благодарность получит. И все довольны.
— Спасибо за помощь. Без тебя бы ни за что не нашёл гада.
— Но-но! В сообщники только не надо меня записывать.
— А кто же ты ещё? — спросил Валя и засмеялся. Колтунов не оценил юмора и нахмурил брови.
— Ладно, извини, — признал свою бестактность Шажков.
— Пойдём, нож поищем, а то попадёт мальчишкам в руки.
— А надо тебе это? — с сомнением спросил Колтунов.
— Хочется доделать дело.
— Ну пошли, — сказал участковый, поколебавшись. — Втягиваешь меня в историю.
У Шажкова ни один мускул не дрогнул и сердце не затрепыхалось, когда они с Колтуновым вошли в злополучный подъезд. Бог отвёл Валину руку и не дал стать убийцей (Слава тебе, Господи! Слава тебе!), что же теперь трепыхаться.
Нож Шажков увидел сразу: он лежал на видном месте в подвале за решётчатой дверью, закрытой на большой ржавый замок. Странно, что нож не обнаружили, когда забирали Фуражку.
— Не достать, — сказал Колтунов, — надо палкой какой-нибудь.
Валентин схватился за прогнивший косяк, дёрнул и с треском оторвал сырую, крошащуюся рейку. Манипулируя ей, придвинул нож к двери.
— Сохранить отпечатки пальцев, как думаешь? — спросил он у Колтунова.
— Хрен его знает, — задумчиво ответил тот, — с одной стороны, вещдок, а с другой — нам-то с тобой чего в калашный ряд лезть? Первые под горячую руку и попадём, если что.
Но всё-таки вынул из кармана носовой платок, нагнулся и, кряхтя, поднял нож.
— Качественная самоделка, — с уважением произнёс он, разглядывая клинок.
— Ну-ка, дай, — Шажков взял из рук Колтунова нож, стараясь не смотреть, обвернул его платком и положил в свой дипломат.
— Домой не носи. Этот нож мог быть орудием убийства.
— Бездушный ты всё-таки, — поморщившись, сказал ему Валентин. — Этим ножом ранили самого близкого мне человека. Понимаешь? Неужели ты думаешь, что я домой его понесу?
— А куда денешь?
— В Неве утоплю.
— Тогда ладно. А насчет бездушности — сам настоял идти за ножом, я не хотел.
— Ладно, извини.
— Ты бы не болтался здесь, — прощаясь, сказал Шажкову Колтунов, — а то узнает тебя кто-нибудь. Думаешь, тебя не видели? Видели, десятки людей видели, и любой из них может вспомнить. Алиби продумай на всякий случай. Хотя если ты исчезнешь из этого района на полгодика, то всё, думаю, обойдётся.
— Намёк понял.
— Ну так давай.
— Заварзин-то больше не вызовет? Как думаешь?
— Вряд ли. Вызовет — звони, покумекаем.
Через час Валентин Шажков шагал по выстуженной не по-весеннему набережной Невы в сторону Гавани. Он шёл и не мог остановиться, не мог даже замедлить ход, так как у него в портфеле лежал нож, который надлежало выбросить в реку, а Валя не хотел видеть его, боялся снова брать его в руки. Так дошёл до Горного института и притормозил у пришвартованного к гранитной стенке ледокола «Красин». Дальше набережная кончалась, и идти было некуда. Валентин долго стоял, всматриваясь в благородный, с детства знакомый по картинкам и чёрно-белой довоенной хронике, профиль легендарного корабля. Потом решительно открыл дипломат, достал нож, завёрнутый в платок Колтунова, перегнулся через ограждение и бросил его в воду. Нож булькнул и исчез в чёрной глубине, а платок остался на поверхности воды и медленно поплыл в залив, покачиваясь на крупной невской ряби. Неожиданно сквозь казавшуюся непроницаемой пелену облаков за рекой на миг пробилось солнце и тут же исчезло. А, может быть, Валентину просто захотелось этого.
