Дикая сердцем - Такер К. А.

Сколько раз я говорила себе – а также моей матери, Саймону, Диане и даже Агнес, – что я готова дать Аляске шанс только потому, что Джона согласился на переезд в случае чего?

Мой желудок сжимается при этом мысленном подсчете.

Неужели я слишком сильно цеплялась за его обещание все эти месяцы? С самого начала?

А он прав? Неужели все это время я слишком сильно концентрировалась на том, чем Трапперс Кроссинг не является, на этом доме, на моем пребывании на Аляске, а не на том, на что следует обратить внимание?

Мне казалось, что я принимаю Аляску, извлекаю лучшее из моей не самой идеальной ситуации, но что, если я делала это неправильно? Одно я знаю точно: наши отношения покатились вниз по крутому грязному склону вчера. Как нам теперь подняться обратно на вершину? Есть ли у нас вообще путь наверх?

Во мне разрастается паника. Может быть, покорность, которая встретила меня сегодня утром, была вовсе не покорностью, а смирением. Может, Джона понял для себя то, что я пока еще не хочу признавать?

Неужели для него это уже вопрос не поиска пути назад, а вопрос поиска выхода?

Я никогда и ни к кому не испытывала того, что чувствую к Джоне, и мысль, что это может быть началом конца наших отношений – что я могу потерять Джону из-за всего этого, – заставляет меня закрыть воду и спешно броситься вытираться. К желудку подкатывает тошнота.

Я выскакиваю из ванной, наспех обмотавшись полотенцем, намереваясь быстренько одеться и отыскать Джону, где бы он ни был в доме, чтобы исправить тот хаос, который я учинила.

Но он все еще в нашей спальне. Сидит на краю кровати, уставившись на свои сцепленные руки.

И я не могу подобрать подходящих слов.

– Мне так жаль, Джона. Я была такой идиоткой. – Мой голос дрожит. – Пожалуйста, скажи мне, что ты еще не бросаешь меня.

Он выдавливает слабую улыбку, и на мгновение я отвлекаюсь от темных кругов под его глазами. Не похоже, чтобы он хорошо спал сегодня.

– Мы оба придурки. Согласна? – Он протягивает руку, подзывая меня подойти.

Я сразу же бросаюсь к нему, но замираю, когда оказываюсь рядом – часть меня хочет упасть к нему в объятия, а другая – с ужасом ждет, что он удержит меня на расстоянии вытянутой руки, что уже слишком поздно, что склон, с которого мы вчера сорвались, оказался слишком крутым, а подъем – слишком скользким.

Что он уже принял решение больше не пытаться.

Но потом Джона обнимает мои бедра теплыми руками, и его большие пальцы гладят мою кожу, даря мне надежду.

– Использовать работу в качестве причины, по которой я уехал вчера утром, было глупым поступком. Я не подумал, что ты так отреагируешь. Но я должен был это предвидеть. – Его глаза светятся искренностью. – Прости меня.

Я сглатываю растущий в горле ком.

– Я отреагировала слишком бурно…

– Нет. – Он раздвигает ноги, притягивает меня к себе и сажает на свое бедро. Я пользуюсь возможностью обхватить его плечи руками и прижимаюсь теснее. – Ты просто отреагировала. На то, что, очевидно, занимает тебя уже давно и о чем ты ничего мне не говорила. – Он прижимается лбом к моей ключице. Я чувствую капли воды на коже.

– Я не хочу мешать тебе заниматься тем, чем ты хочешь, Джона, – шепчу я. Неуверенными кончиками пальцев я глажу его покрытую бородой челюсть. – Я вижу, как тебе нравится работать на Сэма. Ты ночами корпел над учебниками.

Он усмехается.

– Я давно не узнавал чего-нибудь абсолютно нового для себя. И мне понравилось это.

– Я просто не знаю, что я здесь делаю, кроме пребывания с тобой. Не пойми меня неправильно, мне нравится быть с тобой, и я люблю, когда ты возвращаешься домой вечерами, и нет никого другого, с кем я хотела бы быть, но я чувствую, что… – Я пытаюсь подобрать правильные слова, чтобы выразить этот клубок чувств внутри меня. – Я не знаю, кто я здесь. По крайней мере в «Йети» мы начинали на равных…

– Он все еще существует, Калла.

– Я знаю, но сейчас все иначе. Ты занят другими делами. Теперь он вроде как просто запасной вариант. Я больше не чувствую его нашим совместным предприятием.

Джона медленно кивает.

– Справедливо.

– И мне кажется, я не создана для того, чтобы проводить в одиночестве так много времени. Я не виню тебя в этом, – быстро добавляю я. – Но начинаю думать, что причина, по которой я оставалась дома с мамой и Саймоном все эти годы, была не столько в высокой стоимости аренды, сколько в том, что мне просто нравилось быть рядом со своей семьей.

У меня было лучшее от обоих этих миров – свобода и уединение, однако я никогда не чувствовала себя одинокой. Мне нравится быть в движении, быть в окружении людей.

– Наверное, в этом я похожа на свою мать больше, чем хочу это признавать.

Мы обе живем по расписанию, в котором полно встреч, на которые нужно успеть, светских тусовок, которые нужно посетить, и задач, которые нужно выполнить.

– Для меня это большие перемены. – Я колеблюсь. – И я не знаю, как это объяснить, но, кажется, я начинаю чувствовать, что теряю часть себя?

Я помню, как моя мама однажды заговорила об этом: что, оказавшись изолированной в крошечном мшисто-зеленом домике в тундре в разгар зимы, за тысячи километров от всего и всех, кого она знала, она начала сомневаться и бояться, кем она станет через пять, десять, двадцать лет, если останется там, о каком выборе она будет сожалеть потом.

Так вот что она имела в виду?

Джона изучает мое лицо.

– Калла, я не знаю, как тебе помочь с этим. Я бы с радостью сделал это, если бы мог. Но тебе нужно перестать делать то, что, по твоему мнению, хочу я, или что говорит тебе Мюриэль. Мне плевать, умеешь ли ты готовить. Не пойми меня неправильно, я ценю возможность жить не на замороженных ужинах, но я полюбил тебя не за это. Если ты будешь сжигать все обеды подряд с этого момента и до самой моей смерти, я все равно буду любить тебя.

От этих слов мне становится тепло в груди.

– А что, если я в итоге сожгу дом? – неуверенно спрашиваю я, и мои губы впервые за сегодня изгибаются в улыбке.

Джона бросает на меня тяжелый взгляд, но тут же смягчается, его нежная рука заправляет прядь мокрых волос мне за ухо.

– Где та женщина, которая приехала в «Дикую Аляску», ничего не зная ни о чартерных компаниях, ни об Аляске, и убедила меня, упрямую задницу, что «Дикая Аляска» все делает неправильно?

– Это был всего лишь сайт.

Мой отец продал компанию прежде, чем мы смогли начать приводить в порядок отстающие аспекты фирмы.

– Где женщина, которая так разозлилась на меня однажды, что ночью побрила мне лицо, пока я был без сознания?

Я откидываю голову назад и смеюсь – смех идет из самой глубины моей души, и это простейшее действие снимает волну напряжения, не отпускавшую меня со вчерашнего дня.

Джона вздыхает.

– Калла, ты не похожа ни на кого из тех, кого я знаю здесь, и я рад этому. Я не хочу, чтобы ты была похожа на Мари. У тебя есть что-то свое. Тебе не нужно становиться кем-то другим. Делай то, чем тебе хочется заниматься. Серьезно, если ты хочешь расставить вокруг всего нашего участка ведьм и гоблинов, чтобы распугивать медведей, то делай это. Не страшно, если ты никогда не захочешь учиться стрелять из ружья. Если ты решишь запустить Зика в сад, чтобы он сожрал в нем все, то валяй.

– Вообще-то мне нравится ходить туда и собирать клубнику. – Даже если я ее не ем. Я пожимаю плечами. – Я чувствую, что чего-то добилась.

– Тогда продолжай делать это! Но только потому, что этого хочешь ты. Найди способ заставить Аляску помогать тебе, и скоро ты даже не будешь вспоминать о тех мелочах, которые тебе не нравятся.

– Мелочах? – повторяю я. – Медведях-людоедах, землетрясениях, бушующих лесных пожарах, гигантских комарах, беспокойстве о том, что ты разобьешься, каждый раз, когда улетаешь…

– Ладно, ладно… – Он ухмыляется, но потом его улыбка исчезает. – Я не могу быть единственным, что удерживает тебя здесь. Ты слишком активная, чтобы сидеть дома и просто ждать меня. Тебе нужно найти что-то, что заставит тебя захотеть быть здесь. – Он нежно целует мою влажную кожу.