Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1
— Угу?
— Я запутался в своей личной жизни. Я люблю Алисию. И хочу ее. А к Терезе я хожу потому что… — Я замолчал. Я чувствовал себя как бегун, пробежавший сто ярдов с большой скоростью. Я задохнулся.
— В таком случае, — сказал Кевин успокаивающе, как будто это была самая естественная вещь на свете, — ты ходишь к Терезе, потому что по той или иной причине у тебя с Алисией не получается.
— Да, но… — Я схватил глоток воздуха, вдохнул его, взял свой стакан и допил остаток виски. — Но в этом нет вины Алисии, — быстро добавил я. — Вот почему все это такой кошмар. Алисия здесь ни при чем. Я не хочу сказать… — Я поднес стакан к губам, но он был пуст. — Я хочу сказать, что я не импотент. Конечно, нет. У меня это получается не хуже, чем у любого другого парня. Тереза это доказывает. Я имею в виду — я пытаюсь сказать, что…
— Я понимаю.
— …я пытаюсь сказать, что у меня все в порядке, у меня все хорошо, со мной все прекрасно, это только… — К моему ужасу я понял, что не могу продолжать. Я больше не мог врать и не мог сказать правду. Я видел перед собой бутылку виски, но не мог к ней потянуться, потому что боялся дрожания рук, которое выдаст, насколько я расстроен. Кевин подумал бы, что я слишком жалок. Гомосексуалист станет меня жалеть! Господи, какой кошмар. Мне следует взять себя в руки, а иначе…
— Господи, иногда секс превращается просто в ад! — внезапно воскликнул Кевин. — Импотенция, фригидность, несвоевременная эякуляция, адюльтер, содомия и похоть, — как мы все это выносим? Я думаю написать мою следующую пьесу о том, как прекрасно быть евнухом. Давай еще выпьем.
Я кивнул. Струйка виски, наливаемая в мой стакан, заблестела, а затем раздался всплеск брошенных туда кубиков льда.
— Конечно, любой психиатр скажет тебе, — добавил Кевин, — что все эти проблемы поразительно широко распространены. Это потому, что никто об этом не говорит, так что каждый предполагает, что только на его долю выпадает такой ужасный опыт.
Я разом выпил половину своего виски. А затем осторожно спросил:
— Ты веришь в психиатров?
— Я думаю, что некоторым они помогают. Но для меня они также бесполезны, как Бог и Папа.
— Ты имеешь в виду, что они не могут тебе объяснить, почему ты гомосексуалист?
— О, они рассказали мне! Они объяснили мне во всех мучительных, нескончаемых, противоречивых подробностях! Все, что я могу сказать, Нейл, это то, что, истратив часы на исповедь священникам и целое состояние на психиатров, я не уверен, что вообще существует причина моих сексуальных предпочтений. И еще тебе скажу, что бы все эти люди на приемах с коктейлями ни говорили, Фрейд ответил отнюдь не на все вопросы. Я думаю, что человеческий ум устроен как адресная книга пяти районов Нью-Йорка, и хотя Фрейд проложил свой путь через Манхэттен и Бронкс, он не доехал до Бруклина, Куинса и Статен-Айленда.
— Хм, — сказал я. — Ладно, я сам, конечно, никогда не верил в психиатров…
— Они могут научить лишь одной полезной вещи — это слушать. Ты слышишь, Нейл?
— Слушать?
— Да, ты слушаешь Алисию? Ты слушаешь не только, что она говорит, но и все, что остается невысказанным? Ты знаешь, что происходит в ее голове?
— Я полагаю, что в данном случае важна моя голова!
— Но знаешь ли ты, — сказал Кевин, — что то, что происходит в твоей голове, зависит от того, что происходит в ее? Выпей еще.
— Спасибо. Нет, лучше не надо. Я не хочу прийти домой пьяным. — Я подумал о сокрушительной жалости Алисии и тщательно подавляемом презрении и ее утрате сексуального влечения ко мне. Я очень хорошо представлял, что происходит в ее голове. Никакой тайны не было. Все было до боли слишком очевидным. — Ладно, как я уже сказал, Кевин, я на самом деле не очень-то верю во всю эту психоаналитическую чепуху — это вроде религии, но как религия может тебе помочь, если у тебя нет веры? Во всяком случае, панацеи для этой ситуации нет, я просто должен с этим смириться, не в моей власти сделать что-нибудь еще… не в моей власти. Да, что поделаешь. Поэтому это меня так расстраивает. Кажется так несправедливо, что у меня столько власти, но не в этой области моей жизни… Власть — это общение. Помнишь, как об этом говорил Пол в Бар-Харборе?
— А, Мефистофель! — сказал Кевин, разливая виски по стаканам. — Как же можно забыть Пола Ван Зейла и его опасную замаскированную фашистскую чушь!
— Кевин!
— Да ладно, Нейл! Не говори мне, что ты сохранил свои прежние иллюзии относительно Пола!
— У меня нет иллюзий, но я до сих пор его уважаю. Его жизнь была успехом.
— А я думаю, он пустил ее на ветер. Я думаю, он был глубоко неудовлетворен, быть может, даже страдал. Тебе никогда не приходило в голову, что он сделал чертовски странную вещь, когда вот так собрал нас четверых и приобщил нас к ванзейловскому образу жизни? В этом есть что-то зловещее. Я удивлен, как наши родители позволили ему это. Ну, мой отец, по-видимому, был рад сбыть меня с рук на лето, а родители Сэма были, без сомнения, ослеплены перспективой продвижения их сына по социальной лестнице, а отец Джейка и Пол — два сапога пара, но я удивляюсь, о чем думала твоя мать. Я уверен, что в ней боролись самые разные чувства.
— Она не хотела, чтобы я ехал. Но, Кевин, почему ты думаешь, что привычка Пола протежировать означала его неудовлетворенность жизнью? Ему просто нравилось это делать, тем более что у него не было собственного сына!
— Подобное объяснение было нарочно пущено в ход, но я в него не верю, особенно теперь. Я думаю, что все это было экспериментом в области проявления власти, а также попытка самооправдания. Если он смог обратить четырех молодых людей в свой образ мысли, то, возможно, его образ мысли не такой уж испорченный, как он втайне подозревал.
— Но…
— Не пойми меня превратно. Я по-своему любил Пола, и, безусловно, с удовольствием проводил время в Бар-Харборе. Но многое из того, что он говорил, было не просто вздор, а опасный вздор. Например, «Успех любой ценой». Безусловно, привлекательный лозунг. Но что такое успех? Да еще любой ценой? Я уверяю тебя, Нейл, это не жизненная программа. С этой программой можно легко попасть в тюрьму. Открыть еще бутылку виски?
— Нет. Ох, черт, ладно, почему бы нет? Давай напьемся, Кевин, я понимаю, что ты хочешь сказать о Поле, я не дурак, но, видишь ли, философия Пола не для таких, как ты. Ты артист. У тебя есть своя особая власть, которая выделяет тебя из массы и делает тебя независимым от того вида власти, о которой говорил Пол. Когда Пол говорил о власти и успехе, он обращался на самом деле к таким людям, как я, — и Сэм, и Джейк тоже, конечно, но особенно ко мне, потому что знал, что я почувствую себя счастливым только после того, как овладею его миром…
