Джоан Коллинз - Чертовски знаменита
Китти сидела в кресле режиссера в углу огромного мраморного бального зала и курила одну сигарету за другой. Валиум приглушил ее ощущения, и она чувствовала себя на редкость беззаботно. Если мысли о Бренде и приходили в ее затуманенный мозг, она отталкивала их и старалась не думать ни о чем. Она должна работать. Им нужно закончить эту сцену сегодня, и тогда она сможет погоревать о своей потерянной подруге и разрушенном браке. Потому что он разрушен, и ничего тут не поделаешь. Она связалась с Франко, который уверил ее, что палаццо надежно охраняется, особенно от Жан-Клода.
Тяжелый костюм, включающий серебряную кольчугу и напудренный белый парик с длинными локонами над одним плечом, причинял ей массу неудобств. Сверху примостилась фривольная серебряная треугольная шляпка с клеткой и чучелами голубей, весившая тонну. Толстые нити жемчуга и бриллиантов спадали с ее шеи и ушей, и, поскольку атласные рукава были узки и заканчивались серебряными кружевами, ей было невероятно трудно двигать руками. Корсет безжалостно в нее впивался. Она знала, что поправилась, и сердце ее болело, когда она вспоминала о причине. Это надо же, забеременеть после того, как она шестнадцать лет считала, что на этот подвиг не способна. Последствия настолько ужасны, что и думать не хотелось. Она выпила еще таблетку. Из-за предшествовавшей грозе духоты Катерин ничего не ела, и сейчас у нее кружилась голова. Она понюхала соли и принялась обмахиваться большим серебристым кружевным веером.
– Ты нормально себя чувствуешь? – спросил Франко.
– Да, спасибо, Франко, все хорошо. – Она слабо улыбнулась. – Стивен не звонил?
– Нет, – ответил Франко. – Но из-за грозы телефоны все еще не работают. Венеция во время грозы возвращается в средние века.
– Наверное, он все еще в Париже.
– Во всяком случае, Жан-Клод не пытался пройти, – заверил Франко.
– Хоть за это спасибо. – Катерин затянулась сигаретой, которая дрожала в ее руке.
– Ладно, расслабься, все будет готово через десять минут. Еще что-нибудь нужно?
– Да нет, если что понадобится, попрошу Фабрицио. Он все время у меня на глазах.
Неожиданно Катерин почувствовала чей-то взгляд. Высокий мужчина из массовки смотрел на нее из затененного угла зала. На нем был длинный парик времен Карла Второго, черная шляпа с широкими полями и страусиными перьями и черная маска. Взгляд выражал такую злобу, что Катерин внутренне содрогнулась.
– Кто это? – спросила она Фабрицио.
– Это Оливио, местный аптекарь. Компания наняла местных жителей для всей массовки. Хотите, я вас с ним познакомлю, signora?
Катерин снова вздрогнула.
– Нет уж, спасибо.
Она откинулась на спинку кресла, разглядывая впечатляющий разрисованный потолок, имеющий практически три измерения, украшенный лепными ангелами и херувимами, играющими на трубах или арфах. Стены украшали позолоченные барельефы той же тематики. За спиной Китти находилась огромная картина, изображающая смеющегося сатира среди темного неба, раздираемого молниями. Она уставилась на картину, завороженная лицом демона, но тут раздался такой удар грома, что бальный зал затрясся. Потом сверкнула новая молния, такая яркая, что в зале стало светло как днем.
– Что это такое, черт побери? – Джо Гавана находился в еще худшем расположении духа, чем обычно, и помощник режиссера попытался успокоить его.
– Это всего лишь гроза, синьор Гавана. В это время года в Венеции часто гроза.
– Что же, если в Венеции часто гроза в это время года, – передразнил Джо итальянский акцент Пабло, – какого хрена эта гребаная студия меня не предупредила? – Он сердито посмотрел на Франко. – Ты-то почему мне не сказал, черт побери?
Франко, который мог потерять место, если сегодняшняя съемка не будет произведена вовремя, пытался оправдаться.
– Я про это ничего не знал, Джо. В отчете было сказано, что в сентябре в Венеции всегда отличная погода. Я за последние четыре года снял здесь три фильма, и погода всегда была хорошей.
Пабло с жалостью посмотрел на Франко.
– На Венецию нельзя полагаться ни в какое время года. У нее своя жизнь, чувства и норов. – Пабло не стал добавлять, что, возможно, Венеция и палаццо Альбруцци весьма недовольны тем, что их безмятежность нарушила шумная съемочная группа.
– Ладно, эта хреновая гроза поутихла, давайте немедленно приниматься за дело, – заорал Джо. – У нас всего шесть часов на всю эту хренотень, так что, ради Христа, пошевеливайтесь.
В последующие пять часов слышались лишь отдаленные раскаты грома, пока они не начали сцену в столовой. Китти охватило странное ощущение, будто от портрета графини исходит нечто вроде сильной ревности. Но, одурманенная транквилизаторами, Китти не могла в должной мере сосредоточиться. Ей казалось, что графиня на портрете не спускает с нее глаз. Катерин отвернулась. Наверное, это ей кажется.
Порыв ветра унес часть цветов со стола, и они каскадом красных и белых лепестков упали на ковер, образовав рисунок в форме ятагана.
– Ятаган. Точно таким же убили графиню. – Алессандро перекрестился, шепча что-то местным жителям из массовки, выполняющим роль слуг.
Когда они увидели лепестки на полу, то тоже перекрестились.
– Это плохая примета, signora, – прошептал Алессандро Катерин.
Огромная люстра раскачивалась, на стенах плясали длинные странные тени людей из массовки. Катерин снова заметила на себе взгляд человека в черной маске. Почему вид его наполняет ее страхом? Простой аптекарь, какой бы зловещей ни была его маска. Встречались маски и пострашнее. Она отвернулась, чтобы снова взглянуть на портрет графини Альбруцци. В мигающем свете глаза аристократки завораживали Катерин. Тихонько подошел Алессандро и что-то прошептал по-итальянски. Катерин разобрала лишь два слова – mala donna. Она почувствовала, как по рукам побежали мурашки. Она в этой комнате ни на секунду не останется дольше, чем нужно.
Из-за неисправности телефонной линии Катерин не могла дозвониться до Томми, сердце ее разрывалось от горя при воспоминании о Бренде, ноги и руки будто налились свинцом. На глаза наворачивались слезы, которые ей весь день удавалось сдерживать. Но она не может зарыдать сейчас, в разгар съемки. Она актриса, и шоу должно продолжаться. Катерин проглотила еще одну маленькую розовую таблетку – сколько всего она их приняла? Вспомнить не удавалось, она знала только одно: они милосердно притупляли боль. Катерин снова откинулась в кресле, поудобнее пристроив парик, и лежала так с закрытыми глазами, пока Франко не объявил, что большую часть массовки уже отпустили.
– Сейчас мы займемся крупными планами главных героев, – распорядился он.
