Сюзанна Форстер - Приходи в полночь
– Ты можешь об этом говорить? – спросила она.
– Здесь не о чем говорить.
«Здесь есть о чем говорить, – хотелось сказать ей. – Твоя мать умерла, а ты умираешь здесь и сейчас, умираешь каждый день из за того, что ты сделал».
– Как это случилось? – спросила она.
– Как очень многие другие хладнокровные убийства, совершаемые воскресным днем на детском дне рождения. Она раскладывала пироги и мороженое у нас во дворе. Мне было десять лет. Я был счастлив. По пальцам можно пересчитать, сколько раз я был счастлив в жизни.
– Но ты сказал, ее застрелили.
– Да. – Он с силой провел пальцем по своей щеке. – Ее убили «койоты». Бандиты из баррио Сан Рамон. Убить хотели меня.
– Тебя? Почему?
– Я украл партию наркотиков и оружия. Хотел добиться одобрения другой банды. И решил, что если я обчищу «койотов» и это сойдет мне с рук, то меня примут в банду. Им пришлось бы принять меня.
– Но с рук тебе это не сошло.
– Мать увидела, что очень уж лихо подкатила и остановилась машина, и велела мне уйти в дом. Если бы я это сделал, она сегодня была бы жива. Но я бросился бежать, и «койоты» открыли огонь. Когда она увидела оружие, то заслонила меня собой.
– И погибла?
Он дотронулся до груди.
– Первая же пуля убила ее. Попала прямо в сердце.
Ли беспомощно смотрела, как он сжал зубы, борясь с подступающими слезами. Теперь она все поняла. Когда его мать увидела оружие, она прикрыла собой сына. Фейт Монтера рис ковала своей жизнью, повинуясь древнему, как сама природа, инстинкту. Но когда она лишилась жизни, ее десятилетний сын взял на себя долг, который никогда не сможет отдать. В тот день он потерял не только мать – он потерял свою душу.
– Я упал рядом с ней, – сказал он. – Я обнял ее. Повсюду была кровь.
Ли не хотела, чтобы он продолжал, но, похоже, выбора у него не было. Безжизненным голосом, раздавленный грузом воспоминаний, он поведал ей остальное – что мать всегда хотела, чтобы он выбрался из баррио живым, чтобы чего то достиг в жизни.
– Я выбрался. – Он поднял голову. – Она – нет. Его боль была настолько неприкрытой, что у Ли сжалось сердце.
– Ты не мог знать, что она сделает. Тебе было десять лет. – Казалось, Ник ее не слышал. Сунул руки в карманы плаща, словно они почему то символизировали его преступления.
– После этого ничто не имело значения, – сказал он. – На какое то время у меня словно помутился рассудок, я пытался себя убить.
Ли поднялась.
– Потому ты и связался с Дженифер? Она была подругой главаря банды?
– Это было позже, но – да, одно смертельное желание следовало за другим. Даже тюрьма – эта вонючая дыра – не стала достаточным наказанием. – Он посмотрел на нее пустым взглядом. – И ничто не станет.
Ли не знала, что сказать. Ник Монтера, фотограф, в каком то смысле был больше, чем жизнь, он был современной легендой. У него были железная воля и стальные мускулы, Ли ощутила на себе силу и того, и другого. Может, поэтому ей и было невыносимо видеть его страдания. В нем до сих пор жил несчастный десятилетний ребенок, и ей нужно было что то сделать, сказать, пробиться к этой печали. Ей следовало помочь ему профессиональным советом, но она не могла играть в психиатра. С ним она действовала исходя только из основных человеческих инстинктов. И так было всегда.
– Что такое? – спросила она.
В глазах Ника мелькнуло какое то горестное узнавание, когда он поднял на нее взгляд.
– Ты напоминаешь мне ее, – ответил он. – Даже физически. Она была такой же сдержанной, как ты, красивой, как ты. Наверное, в твоем характере заложена доброта. Но я не могу до тебя дотронуться, дотянуться. Она была как ты – никогда не раскрывалась до конца.
Ли услышала свое дыхание. Она удивленно вздохнула. Удивление было сладким и совершенно неожиданным.
– Тогда позволь мне дотронуться до тебя, – предложила она.
Он поднял на нее глаза такого интенсивного оттенка синевы, что они напомнили ей сапфиры. Казалось, Ник не был готов к тому, что она идет к нему, но это только вызвало у нее еще большее сочувствие. Она чувствовала себя не совсем уверенно, но ее подбадривало то, что он выбит из колеи. Это он всегда держал все под контролем, и она была благодарна этой минуте, что может заставить его затаить дыхание, как это делал с ней он, что она может заставить его вздрогнуть от удивления.
Не веря своим глазам, Ник смотрел, как она приближается к нему.
Его взгляд был настолько напряженным и растерянным, так легко было раствориться в нем, забыть, что она делает. Но когда Ли дотронулась до его лица, он закрыл глаза. По телу его пробежала дрожь. Мышцы напряглись под ее пальцами.
Она с любовью смотрела на то, что с ним происходит. С любовью и страхом. Она не хотела ранить его снова, об этом не могло быть и речи. Но не хотела, чтобы он перестал ранить сам, сладко ранить в ответ на ее действия. Его беззащитность завораживала.
– Какой у тебя нежный рот, – сказала она, хотя не касалась его там. Это казалось слишком уж навязчивым. – Это часть твоей мужской красоты… и чувственности.
На подбородке у него уже стала проступать щетина, но ей нравилось и это. Его ресницы слиплись от выступивших слез, и Ли подумала, каково это будет – прижаться к ним губами, высушить их. Она никогда раньше не пробовала на вкус мужских слез. Никогда не откликалась на мужскую боль, как сделала это сейчас. И каждая подробность поражала ее.
Когда она провела пальцами по его горлу, он подставил его, выгнув шею.
Выдохнул какое то слово, она не расслышала. Может, он даже ругнулся, но эти слова показались ей музыкой.
– Позволь мне быть доброй, – услышала она свой шепот. Ли заметила, как руки у него в карманах сжались в кулаки, и почувствовала, как внутри ее тоже все сжалось. Да, она касалась Ника Монтеры, да, она дотянулась до него, но что происходит с ней?
Ее охватило безумное желание. Как и насилие, оно имело звук, только на этот раз это был перезвон одиноких колокольчиков, призывные крики птиц. Они ласково звали ее. Среди всего этого безумия она позабыла о том, насколько глубоки ее чувства.
В какой то момент движения ее рук на его лице приобрели новый смысл. Ли ощутила покалывание в кончиках пальцев, щекотание в ладонях. Когда ее ладонь скользнула по его щеке к подбородку, Ли вдруг захотелось очертить большим пальцем его губы. И пока она представляла, какой болью и нежностью это отзовется, ее пальцы поглаживали теплую кожу его щек.
И вот она уже ласкает его губы.
Мягкие изгибы его губ увлажнились, заблестели под дрожащими прикосновениями ее пальцев. Он слегка прикусил ее палец губами, и ее снова охватило желание. Тихо запело внутри.
– Я ничего не стану скрывать, – прошептала она. – Я никогда не обижу тебя так, как твоя мать.
