Барбара Брэдфорд - Ангел
Заметив это, Нелл обеспокоенно спросила:
– Что с тобой, Рози? В чем дело?
– Эти люди... как они ведут себя. Они ведь нас сметут, затопчут насмерть, сделай мы какое-то случайное неверное движение.
– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Поэтому-то мы и сидим здесь, впереди, как раз рядом с выходом, ведущим за сцену, так что можешь не волноваться. Кроме того, с нами Батч, который в случае чего о нас позаботится. Минут за пятнадцать до окончания шоу он нас выведет через ту дверь. Мы захватим конец концерта из-за кулис.
Рози кивнула, глядя прямо перед собой.
Джонни находился сейчас в центре сцены.
Он подошел ближе к краю, приветственно махая рукой и кивая толпе. Потом посмотрел в их направлении, послал ей воздушный поцелуй, повернулся и прошел на середину сцены.
Там он остался на какое-то время спиной к залу.
Зрители наконец сели на свои места.
Шум постепенно стих.
Оркестр перестал играть.
Кенни Кроссленд заиграл первые такты «Мое сердце принадлежит тебе».
С опущенной головой Джонни повернулся лицом к залу, потом медленно поднял голову и запел.
Рози сидела, не сводя с него глаз, загипнотизированная, как и все остальные.
Его тонкая хрупкая фигура в центре огромной сцены казалась странно беззащитной и невероятно трогательной. Его красота, подчеркнутая гримом, сейчас особенно бросалась в глаза. Она поняла, каким неотразимым обаянием он обладал на сцене, в своем простом черном костюме и белой рубашке. От него исходил какой-то невероятный магнетизм; его голос звучал превосходно. Он полностью завладел слушателями, что называется, держал их у себя на ладони. Они обожали его.
Его неподвижность привлекала всеобщее внимание.
Джонни не кружился по сцене, стоял, почти не двигаясь и лишь слегка напрягая мускулы. Он покачивался в такт музыке, но не отрывая ступни от сцены. Иногда он немного поворачивался, чуть наклоняя корпус, и только один раз поднял руку. Но большей частью стоял неподвижно, спокойно, как бы вросший в сцену. Его власть над зрителями заключалась в другом – в сладкозвучном голосе и неотразимой внешности.
Когда он закончил свою первую песню, раздались оглушительные аплодисменты.
Склонив голову, он благосклонно принимал одобрение зала. Потом вскинул руки, прося тишины, и сразу перешел к следующему номеру. Спев еще две песни со своей вокальной группой, он взял микрофон в руки и подошел к краю сцены.
– Спасибо,– сказал он публике, когда утих последний шквал аплодисментов.– Мне очень приятно быть здесь с вами в этот вечер.
За этим последовала короткая пауза. Быстрыми шагами пройдя вдоль края сцены, он остановился прямо напротив Нелл и Рози.
Обращаясь к публике, он негромко проговорил в микрофон:
– А эта песня для моей леди.– И, глядя на Рози, опять послал ей воздушный поцелуй. Рози улыбнулась ему.
Публика на несколько секунд обезумела. После того как он поднял руку и начал тихонько, без слов, напевать, в зале наконец воцарилась тишина. Покачиваясь в такт звукам и все же напевая, он опустил голову. Когда же он поднял глаза, взгляд его устремился на Рози. Он запел «Потерявшись в тебе», и голос его чисто и прозрачно звучал в притихшем зале.
Всю последующую часть баллады он пел только и исключительно для нее.
Наблюдая за ним из зала, слушая его пение, Рози не могла не восхищаться его огромным талантом певца и актера. Но она также заметила и другое: насколько серьезны намерения Джонни по отношению к ней, и как настойчиво он стремится получить ее в свое полное и безраздельное владение. Сердце Рози слегка сжалось от неуловимого страха. Она вдруг осознала, что он одержим ею. А любая форма одержимости внушала ей ужас.
37
Свет солнечного утра потоками устремлялся в комнату через огромные зеркальные стекла окон. Он многократно отражался от абсолютно белых стен, мебели из стекла и полированного металла и коллекции хрустальных, мраморных и металлических фигур, расставленных на стеклянной этажерке с никелированными стойками.
Все в громадной столовой квартиры, которую снимал Гэвин в небоскребе «Трамп Тауэр», сияло и сверкало; и его уже начинал раздражать этот назойливый ослепительный свет.
Резко встав с кресла, он подошел к необъятным оконным проемам в дальнем конце комнаты, намереваясь опустить жалюзи. Однако не сделал этого. Остановившись перед окном, он несколько мгновений с почтительным благоговением смотрел на открывшуюся перед ним панораму Манхэттена, потрясенный необычайным зрелищем, от которого просто захватывало дух. Он знал, что нигде в мире нет ничего подобного. Архитектура Манхэттена поражала, ошеломляла. Гэвин считал ее прекрасной – ведь это был его родной город.
Столовая необъятной квартиры находилась со стороны дома, обращенной к Пятой авеню, и сейчас, стоя у окон, он мог окинуть взглядом 6-ю, 7-ю, 8-ю и 9-ю улицы вплоть до самого Вест-Сайда и Гудзона. Вдали за небоскребами, сверкающими в ярко-голубом небе, река выглядела протянувшейся на многие мили серебряной полосой.
Гэвин заморгал, ослепленный ярким светом, и потянул за шнур. Мгновенно вертикальные жалюзи прикрыли стекла, создав в комнате приятный полумрак.
Вернувшись к столу, он быстро пролистал «Нью-Йорк таймс», прочитал очерк Френка Рича о новой бродвейской постановке, просмотрел раздел, посвященный кинематографу, и отложил газету. В этот момент за его спиной раздался телефонный звонок.
Встав со стула, Гэвин поспешил к белому лакированному буфету и снял трубку.
– Алло.
– Гэвин?
– Да.
– Это я, Луиза.
– Я понял.– Он посмотрел на часы и нахмурился: было девять утра.– Слышно так, как будто ты говоришь из соседнего дома.
– Так и есть.
– Где ты?
– В отеле «Пьер».
– А где же Дэвид?
– Дома. В Калифорнии...
– Луиза, ты знаешь, я против, чтобы мы оба уезжали из дома,– прервал ее Гэвин.– Я считал, что мы об этом уже договорились.
– Да, договорились. Но все в порядке: моя сестра приехала на несколько дней. И не забывай, у мальчика есть няня. Кроме того, в доме живут экономка, слуга и повар. Так что можешь не волноваться.
– Что ты делаешь в Нью-Йорке? – вздохнул Гэвин.
– Приехала, чтобы встретиться с тобой.
– Вот как?
– Да, мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
– Разве нельзя было это сделать по телефону?
– Стало быть нельзя. Я прилетела вчера вечером и сегодня же улетаю.
– Надо полагать, в Вашингтон, не так ли?
– Нет, Гэвин. Обратно на побережье, Ты же не любишь, когда мы оба одновременно уезжаем из дома, оставляя Дэвида! – отрезала она с раздражением в голосе.
– Когда ты хочешь встретиться? – спросил он.
