Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 2
— Пол, Саманта, прошу вас! Я не могу это слушать за завтраком, когда еще не успела выпить и чашку кофе.
Зазвонил телефон.
— Я возьму, — вскочила Саманта, которая недавно получила счет за телефонный разговор с одноклассником, который переехал в Калифорнию, на 300 долларов.
— Если это Билл, — прокричала я ей вдогонку, — непременно выясни, не звонит ли он за счет абонента, — родители Билли быстрее меня узнали об этих междугородних звонках.
Потом наступила пауза, спасительная передышка, пока Пол читал новости спорта, и в тишине я выпила свой кофе. Кристина и Бенджамин были где-то наверху с няней. Слышен был голос Бенджамина, но я не предала этому значения.
— Мама, это тебя, — Саманта выглядела разочарованной.
— Хорошо, — я быстро поднялась. — Знаешь, кто это?
— Это дядя Себастьян. Телефонистка сказала, что звонок из Англии.
— Господи, — я бросилась в спальню к своему телефону, Себастьян звонил только на день рождения Эдварда Джона. Только бы все было в порядке.
— Алло, — прокричала я в трубку, — Себастьян? Какой сюрприз. Все в порядке?
В трубке было молчание, только шорохи на линии.
— Алло, — повторила я. — Вы меня слышите? — Мне внезапно стало страшно. Сердце отчаянно билось.
— Разговаривайте с Лондоном, пожалуйста, — сказала телефонистка.
— Алло, — повторила я. — Алло…
— Здравствуй, Вики, — это был голос Скотта, — не бросай трубку. Я хочу поговорить с тобой.
Глава третья
Я уже почти забыла тембр его голоса, но сразу же, как только он заговорил, я почувствовала, что помню этот голос, как будто мы только вчера в последний раз разговаривали друг с другом. Его акцент жителя восточного побережья был едва заметен, но уверенная манера говорить придавала ему властность, заставляла поверить в твердость его характера.
— Вики? — Его голос звучал уверенно и холодно.
— Да, я слушаю. — Я почувствовала, как все внутри меня накаляется. Я закрыла глаза, а когда их открыла, то с изумлением обнаружила, что комната уже не была такой мрачной, напротив, она казалась мне яркой, полной радужных красок и мягких теней, переходящих в ослепительный блеск.
— Послушай, я хочу поговорить о твоей матери.
Я старалась сконцентрировать свое внимание на том, что он говорил, но мне это не удавалось, так как я не любила думать о матери. Моей матери было 74 года, жила она в Лондоне. Я никогда ей не писала, но каждое Рождество исправно посылала ей фотографии детей. Мать писала мне о том, как ей приятно каждый раз пополнять свой альбом новыми фотографиями.
— Вики? Какая ужасная связь! Ты слышала, что я только что сказал?
— О моей матери, да. Что случилось? Она умерла?
— С ней произошел несчастный случай, она лежит в больнице с переломом бедра.
— Ох. — Мысленно я была в постели вместе с ним. В этот момент я чувствовала напряжение мускулов его груди и слышала его возбужденное дыхание. Я старалась сконцентрировать свое внимание на том, что он говорил, но мне это не удавалось, так как мне было неприятно вспоминать о своей матери. Все мои мысли были о нем. Я чувствовала, как прежнее чувство, волна за волной, вспыхивало между нами. У меня началось сильное головокружение.
— Я перевез твою мать из ужасной Национальной больницы в Лондонскую клинику. Власти нашли в ее кошельке номер телефона и адрес Лондонского филиала нашего банка. Кажется, у нее нет здесь ни друзей, ни родственников и, видимо, не особенно много денег. Очевидно, высокие цены и многочисленные пошлины отразились на ее доходах, и последнее время она жила в ужасных условиях в южной части города. Я с трудом дышала.
— Извини, не смог бы ты повторить последнее предложение.
Он повторил сказанное и добавил: — Подожди, я свяжусь с телефонисткой. Это ужасная линия. Разговаривать просто невозможно.
— Нет, нет, я хорошо слышу тебя. Но я не понимаю, почему она не попросила денег у меня?
— Она сказала, что больше не хочет быть тебе обузой.
— О, но это мой моральный долг.
— Да, она сказала, что знает все, что ты думаешь по этому поводу. Но я думаю, тебе лучше приехать и решить этот вопрос. Как скоро ты сможешь это сделать?
— О да, но… Я не думаю, что могла бы… Я конечно пришлю деньги, но…
— Вики, нравится это тебе или нет, но она — твоя мать. Она воспитывала тебя первые десять лет твоей жизни, так что можно предположить, что ты ей кое-чем обязана, хотя нет сомнения в том, что позже она допустила ужасную ошибку. И уверена ли ты в том, что эта ошибка на самом деле непростительна? Мне кажется, ты становишься похожей на свою мать и повторяешь ее ошибки.
Я не могла говорить, но внутренний голос кричал: «Неужели это правда? Нет, этого не может быть, этого не было, он не делал, он не мог…» Я чувствовала себя очень скверно, вновь и вновь я пыталась говорить, но не произнесла ни звука.
— Сообщи мне время твоего прибытия, — сказал Скотт, — я пошлю за тобой машину в Хитроу и забронирую тебе номер. Нет необходимости встречать тебя, если тебе это неприятно.
— Неприятно?
Наступила продолжительная пауза. Скотт продолжал:
— Я не знаю, что происходит в Нью-Йорке, но могу сказать, что от многих слышал, что у тебя появилось новое увлечение в жизни. Поэтому я полностью понимаю твое нежелание вспоминать о прошлом.
— Ты имеешь в виду Джордана Саломона? Но…
— Это не важно. Сейчас важно только одно — ты должна сообщить мне, когда ты приезжаешь, чтобы я мог подготовиться к твоему приезду. Надеюсь, что вскоре тебя услышу. Пока.
— Скотт, — я задыхалась, но он уже повесил трубку. Я сидела на кровати, дрожа с головы до ног, продолжая шептать: «Скотт, Скотт…» — до тех пор, пока телефонистка не сказала мне, что разговор окончен.
Я повесила трубку, оставаясь на прежнем месте. Я решила не думать о своей матери. Во всем этом была доля правды, но я решила больше не думать о прошлом, так как давно уже научилась отгонять от себя эти мысли. Устранив ее без особых усилий из своих мыслей, я почувствовала, что могу целиком предаться размышлениям о Скотте.
Неожиданно я заметила, как свет ворвался в мою комнату, я подошла к окну и почувствовала некоторое волнение. Мне казалось, будто весь мир наслаждается солнечным светом. Я больше не чувствовала себя пожилой, отчаяние исчезло, а вместе с ним и чувство бесполезности и опустошения. Мне ведь было 36 лет, я была в самом расцвете сил, и единственный мужчина, которого я любила, по-видимому, принял решение о том, что мы снова должны встретиться.
Я решила ничего не рассказывать своему отцу, который думал, что я давно уже оправилась после любовной связи со Скоттом, я не имела намерения его разочаровать и, хотя он настаивал, чтобы я продолжала свой роман в 1963 году, когда он казался ему всего лишь временным наваждением с моей стороны, но я подозреваю, он совсем иначе посмотрит на ситуацию теперь, в 1967, если эта любовная связь восстанет из пепла через много лет после того, как она канула в вечность.
