Ева Модиньяни - Наследница бриллиантов
На стойке стояли тарелки с приготовленными порциями, и Соня спросила:
— Это на какой столик?
— Шестой, — ответил шеф-повар.
Соня взяла тарелки и с ловкостью опытной официантки внесла их в зал ресторана и подала сидящей за шестым столиком молодой элегантной паре.
— Вы сделали правильный выбор, заказав наши фирменные эскалопы под грибным соусом, — с приветливой улыбкой сказала она. — Гренки, на которых лежит мясо, тоже вкусные, чувствуете, как аппетитно они пахнут коньяком?
Молодых людей смутило заботливое внимание элегантной и красивой женщины, аристократические манеры которой не вязались с ролью официантки.
На обратном пути Соня подошла к стойке, за которой она увидела отца, и взгляды их встретились. Антонио Бренна, еще более постаревший со дня их последней встречи, сидел за кассой. Увидев дочь, он посмотрел на нее поверх очков, съехавших на кончик его длинного носа, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Соня остановилась на секунду, улыбнулась и поспешила на кухню.
К одиннадцати ресторан начал пустеть. К двенадцати в нем не осталось никого. Персонал тоже ушел. Официант спустил жалюзи и потушил светящуюся уличную рекламу. Антонио пересчитал выручку, положил ее в конверт и спрятал в глубине выдвижного ящика под кассовым аппаратом. После того он отправился в кухню, где дочь уже поставила на стол две чашки с горячим молоком.
— И что теперь? — спросил отец.
— Теперь я здесь, — ответила дочь.
— Лучше поздно, чем никогда, — проворчал Антонио Бренна и взял двумя руками чашку.
— Я заблудилась, не сразу нашла дорогу, — тихо ответила ему Соня.
Старый отец выпил молоко, обтер губы тыльной стороной ладони и устало посмотрел на Соню.
— Ты изменилась, — внимательно глядя на нее, сказал Антонио Бренна. — Теперь ты такая, какой я всегда мечтал видеть свою дочь. — И, опустив голову, добавил: — Я все знаю, в газетах прочел.
Соня промолчала, у нее не было сил рассказывать отцу о Марии Карлотте и о том, почему она умерла.
— Теперь нас только двое, — сказала она еле слышно, — ты и я.
— Скоро ты останешься без меня, один на один со своей несложившейся жизнью.
— Не говори так, папа, — остановила его Соня.
— Хотя, — продолжал он, — с годами я уже перестал понимать, чья жизнь не сложилась больше, твоя или моя. Впрочем, как бы там ни было, ты пока еще можешь на меня рассчитывать. Все эти годы я тянул лямку ради тебя. В душе я всегда был уверен, что рано или поздно ты обязательно вернешься. А теперь я чувствую, что мне недолго осталось, я старый и очень устал.
— Нет, папа, мы еще долго будем вместе, ты нужен мне. И к тому же я теперь осталась без средств. Ты когда-то верно сказал: шальные деньги долго не держатся.
— У тебя есть на что жить. Завтра я введу тебя в курс дела. Можешь даже ресторан закрыть, если хочешь, на жизнь тебе и без него хватит.
— Что ты, папа, мне нравится эта работа. Она по мне. Надо было столько всего пережить, перестрадать, наделать ошибок, чтобы понять наконец это!
Отец обнял ее, и она прижалась к его груди, как маленькая девочка в поисках защиты. Она не замечала, что отец стал худеньким маленьким старичком, — для нее он по-прежнему оставался самым сильным на свете.
— Наконец-то! — со вздохом облегчения прошептал отец.
— Наконец-то! — повторила за отцом Соня, и глаза ее наполнились слезами радости.
ГЛАВА 3
Паоло Монтекки неслышно отпер дверь и вошел в прихожую, освещенную лишь отсветом уличных фонарей. Была глубокая ночь. Паоло умирал от усталости и чувствовал себя опустошенным. До Милана он ехал с Пьетро Ровести: их пути разошлись на вокзале, где Пьетро остался ждать поезда на Рим.
Паоло снял шляпу, плащ, поставил на стол чемоданчик с бриллиантами и, осторожно ступая, чтобы не разбудить Лоретту, направился по коридору к спальне. По дороге он что-то задел головой и, вздрогнув от неожиданности, повернул выключатель: с потолка свисала широкая голубая лента. Через всю ленту шла надпись: «Добро пожаловать, Паоло!»
Какая она милая, Лоретта! И как она его любит!
Он разделся и встал под душ. Живительная струя сняла напряжение, скопившееся в нем за трудный и мучительно долгий день. В течение этого невероятного дня бывали минуты, когда Паоло вдруг начинало казаться, что он присвоил чужую собственность, украл, похитил заведомо принадлежавшее не ему. Но уже вскоре он, спохватившись, убеждал себя, что бриллианты справедливо достались ему как самому догадливому и предприимчивому.
Чем больше Паоло думал о свалившемся на него богатстве, тем глубже забирался он в лабиринт, откуда не было выхода.
Завтра утром он идет в банк и оставляет бриллианты в сейфе — по крайней мере, надежное место.
Паоло на цыпочках вошел в спальню. Лоретта спала. Он тихо лег рядом, придвинулся к ней, слушая ее дыхание.
Рука Лоретты обвила его шею.
— Неужели я могла спать, зная, что ты приедешь? — засмеялась Лоретта.
— Обожаю твои духи, — сказал Паоло.
Она погладила его по щеке. Этот жест напомнил ему Зораиду и чувство отчаянной нежности, которое он испытывал к ней ребенком.
«Какая Лоретта красивая, — подумал Паоло. — И как я ее хочу!» Но у него не было сил сосредоточиться на этой мысли. Лоретта гладила его, как ласковая мать, и ее нежность убаюкала Паоло.
Он проснулся в чудовищном настроении, разбуженный кошмарным сном, который силился и не мог вспомнить. Лоретта еще спала. Он прошел в кухню, сварил кофе. Поставил две дымящиеся чашки на поднос. Затем вышел в прихожую, открыл чемоданчик, вынул мешочек и достал из него один бриллиант. Он был голубой, каплевидной формы. Паоло попробовал представить себе удивление Лоретты, когда он, вернувшись в спальню с подносом, разбудит ее и вместе с чашечкой кофе подаст бриллиант. Но Паоло не удалось заставить себя улыбнуться. Никогда прежде на душе у него не было так муторно. Наследство, которое, как он себя уверял, досталось ему по праву, жгло ему пальцы. Он опустил бриллиант обратно в мешочек, взял поднос с кофе и пошел будить Лоретту. Лоретта уже просыпалась сама и встретила его улыбкой. Они выпили кофе, сидя на кровати. Лоретта была олицетворением деликатности, но, читая в глазах возлюбленного беспокойство, не могла удержаться от вопроса.
— Что с тобой? — мягко спросила она. — Плохо себя чувствуешь?
— А как, по-твоему, должен чувствовать себя человек, который продал душу дьяволу? — криво усмехнулся Паоло.
— Ты все шутишь.
— А что мне остается делать?
— У тебя неприятности?
Он попытался ее успокоить:
