Барбара Вуд - Ночной поезд
Мюллер оглянулся на Шукальского, который вел светский разговор с одним из врачей.
– Макс, он совершенно спокоен. Надо сказать, он ведет себя вполне уверенно. Меня это тревожит. Мне это не нравится. Та деревня была ужасна! Поверить не могу, что я позволил втянуть себя в такую грязь!
Мюллер взглянул в том направлении, куда уставился Гартунг, и, видя веселящихся солдат, прошипел:
– Черт возьми, что все это означает?
– Фриц, извини меня, – спокойно отреагировал Гартунг. – Я пойду и разберусь.
Доктор Мюллер чувствовал, как до предела напрягся каждый его мускул и нерв, пока он смотрел, как высокий и самонадеянный Гартунг переходит улицу и идет к танкам, у которых несли службу лишь несколько солдат. Услышав резкий голос, он обернулся. Это был Дитер Шмидт.
– Ну как, герр доктор? Каковы результаты? Нам есть чем похвастать перед рейхом?
Мюллер холодно изучал лицо коменданта гестапо своими светлыми глазами и в это мгновение почувствовал, как у него в животе медленно сжимается холодный, твердый как сталь комок. В этом городе что-то было не так. Творилось нечто ужасно неладное.
Они ждали результатов анализа крови возле нацистского штаба. Вскоре оба лаборанта с побледневшими лицами и дрожью в голосе доложили о них Фрицу Мюллеру.
– Гартунг! – пронзительно заорал он.
Командир «Einsatzgruppe» спокойно разговаривал с гауптманом отряда «пантер» о том, как они методично уничтожат город, и, когда поднял глаза, на его лице мелькнуло удивление.
– Иди сюда! – крикнул Мюллер.
Лицо Гартунга помрачнело, когда он отошел от танка и спешно пересек улицу, чтобы присоединиться к группе. В его взгляде сквозила явная тревога.
– В чем…
– Результаты положительны! – завопил Мюллер. – Ты глупая скотина! Все анализы больных той деревни дали положительные результаты!
Лицо Гартунга побелело.
– Но такое ведь невоз…
– Черт бы тебя побрал, Гартунг! – заорал Мюллер так, что на его шее набухли вены. – Ты напыщенный осел! Ты вонючка, надутый петух, самодовольный, невыносимый щеголь! Ты слышал, что я сказал?
Глаза штурмбаннфюрера скользнули по лицам присутствующих. В них отражался страх.
– Но это ведь…
– Ты со своими идиотскими подозрениями подверг нас всех опасности заразиться тифом!
– Мы все можем пропарить одежду в моем кабинете, – проскулил Дитер Шмидт.
Доктор Мюллер, с трудом сдерживая себя, обрел спокойствие и обратился к Шукальскому:
– У вас найдется ДДТ?
Тот, мастерски скрывая свой восторг, сказал:
– Герр доктор, ДДТ закончился. Скромных поставок из Германии не хватило, чтобы остановить распространение болезни.
– Гартунг! – прошипел Мюллер. – Хватит! Ты строил великие планы стать рейхспротектором! Когда я закончу рапорт о твоих дурацких подозрениях… – Мюллер задыхался и сморщил нос от вони, все еще не выветрившейся из одежды Гартунга, – они создадут для тебя должность «Scheissprotektor»[30] и усадят тебя на куче навоза!
Мюллер обернулся к своим коллегам.
– Делайте так, как говорит гауптштурмфюрер, и пропарьте одежду! Это касается всех!
Затем он повернулся к Гартунгу и погрозил тому пальцем.
– А что касается тебя… – Фриц Мюллер осекся, так и не сказав следующего слова, его рука повисла в воздухе. – Боже мой… – выдохнул он.
– Что случилось, герр доктор? – спросил кто-то. Мюллер уставился на парк рядом с костелом и прошептал:
– О боже милостивый…
Никто не успел шевельнуться или произнести слово, как доктор уже бежал через дорогу, размахивая руками и крича:
– Герр гауптман! Герр гауптман!
Командир танковой группы, жевавший что-то, недоуменно посмотрел на человека, который набросился на него. В одной руке у него был недоеденный бутерброд, в другой – бутылка пива.
– Что случилось, герр доктор? Пора начинать развлечение?
– Уведите своих людей отсюда! – завопил Мюллер.
– Увести своих людей…
– Немедленно, герр гауптман. Уведите их немедленно!
– Но почему? – Командир танковой группы быстро посмотрел через плечо Мюллера и увидел Макса Гартунга, который безмолвно стоял у одной из машин с неестественно бледным лицом. – Что случилось, герр доктор? Мои люди решили лишь немного перекусить и выпить перед учебными стрельбами. Эти горожане думали, что спасут свои жизни, если немного…
– Эти горожане, герр гаутман, являются переносчиками тифа!
– Переносчики… – Капитан отступил на шаг. – Но нам говорили, что здесь нет никакой эпидемии тифа и что нам предстоит сровнять этот город с землей!
– Видно, произошла серьезная ошибка, герр гауптман, и мы все подверглись опасности заразиться тифом.
Мюллер взглянул на участников пикника, на женщин, резавших ветчину, раздававших хлеб, со смехом разливавших суп. Он смотрел на солдат рейха, отправлявших в рот все, чем бы их ни угощали. Фрицу Мюллеру вдруг стало совсем плохо. Он сказал уже гораздо спокойнее:
– Герр гауптман, нам здесь грозит большая опасность. Пожалуйста, соберите людей и постройте их перед штабом.
Бросив бутерброд и бутылку на землю, капитал свистом подал знак своему сержанту, чтобы тот собрал солдат.
Эту сцену можно было бы принять за комедию, если бы лица ее участников не омрачал страх. Все члены инспекции голышом стояли в кабинете Дитера Шмидта, пока пропаривалась их одежда. В напряженной тишине они осматривали друг друга в поисках вшей, вели себя с достоинством, как будто происходило все что угодно, только не унизительный спектакль. Неловкое молчание нарушилось, когда один из врачей простонал:
– Gott im Himmel,[31] я поймал одну, – он достал вошь из волос на лобке. – Я только зашел за одну из этих лачуг, чтобы помочиться, а теперь у меня завелись вши!
Это побудило Мюллера, стоявшего в стороне, сказать:
– Герр штумбаннфюрер, вы молчите. Никогда не замечал, чтобы вы так долго молчали. Обычно вы говорите без умолку.
Все взоры устремились на эсэсовца, стоявшего неподвижно и вида не подававшего, что эти слова обращены к нему. Мюллер угрюмо продолжил.
– Гартунг, вам нечего сказать? Или у вас пропадает голос, когда вы остаетесь без модной черной униформы? Вы понимаете, что натворили? Вы подвергли нас всех опасности заразиться. У нас появились все шансы умереть от тифа. Вы и родную мать убили бы, лишь бы сделать карьеру. Вот что я вам скажу. С этого дня и впредь вам грош цена! Я позабочусь об этом…
Мюллер продолжал монотонно говорить, изливая свой гнев и страх, озвучив опасения всех, кто находился в этой комнате, но Макс Гартунг ничего не слышал. Держа прямо свое подтянутое мускулистое тело, эсэсовец уставился на вид, открывавшийся из окна кабинета Шмидта.
