Мариус Габриэль - Седьмая луна
– Да.
– Ты помнишь, как они пришли, собрали людей и стали убивать их мечами, штыками и так далее?
Сакура погладила рукой израненное ухо.
– Да.
– Как же случилось, что ты помнишь это событие и не можешь вспомнить то, что произошло до прихода японцев? Если твой психоаналитик прав, то ты должна в первую очередь забыть именно факт расправы над жителями деревни.
Сакура плотно сжала губы и закрыла глаза.
– Я говорю вам правду.
– Возможно, но это надо как-то объяснить, Сакура. Трудно поверить, что ты помнишь резню, но при этом напрочь забыла все, что произошло с тобой до этого.
– Я говорю вам чистую правду, – упрямо повторила Сакура, обиженно сверкнув глазами. – Пошел ты к черту, Клэй! Чего ты пристал ко мне со своими идиотскими расспросами?
– Я просто хочу прояснить некоторые детали, – улыбнулся он.
– Я прекрасно знаю, чего ты добиваешься! – выкрикнула Сакура, отворачиваясь к окну.
Молча слушавшая их разговор Фрэнсин положила вилку и тщательно вытерла губы.
– Ну а теперь, когда Сакура вполне сносно себя чувствует, думаю, пора позвать доктора, чтобы он внимательно ее осмотрел.
: Дом, где жила Фрэнсин, располагался в городе Каулун, неподалеку от гавани, в жилом районе, который нельзя было назвать ни бедным, ни богатым, но в котором практически не было посторонних людей, в частности туристов. Фрэнсин купила здесь квартиру много лет назад, но так и не удосужилась сюда переехать. Впрочем, в этом не было особой необходимости, так как жить она предпочитала либо в Гонконге, либо в Нью-Йорке. Для нее это было своеобразное вложение капитала, как и все остальное, что она приобрела за последние годы. Кроме того, эта квартира была зарегистрирована не на нее, а на одну из ее анонимных компаний, и это обстоятельство нравилось ей больше всего. Вряд ли кому-нибудь удастся отыскать следы квартиры или ее владельца.
И тем не менее Фрэнсин проявляла известную осторожность, выводя Сакуру на прогулку. Доктор сказал, что ей требуется как можно чаще бывать на свежем воздухе, поэтому они решили пойти в магазин и купить ей подходящую одежду. Они отправились туда в полдень, когда на улицах города было много народу, и никто не обращал внимания на двух женщин азиатского типа и одного чернокожего мужчину.
Сакура проявила к выбору одежды полное равнодушие, поэтому Фрэнсин пришлось самой покупать ей вещи, исходя из давно проверенного принципа удобства и практичности. Назад они возвращались пешком, сгибаясь под тяжестью огромных пластиковых пакетов.
Дорога к их дому лежала через небольшой уютный парк, где играло множество детей. Сакура остановилась и стала наблюдать за ними.
– Мы можем хоть немного здесь посидеть? – спросила она у Фрэнсин. – Я устала.
– Мы уже почти дома, – возразил Манро.
Сакура погладила рукой рану на голове.
– Мне нужно отдохнуть! – Она сердито покосилась на Клэя, – Неужели это преступление?
– Это не преступление, – спокойно объяснил он, – но я очень, не хочу, чтобы тебя тут заметили.
– Кто тут может меня заметить?
– Тебя, может быть, и не заменят, а вот на меня точно обратят внимание. – Клэй взял ее под руку. – Давай вернемся в квартиру, там и отдохнешь на террасе. Не вижу никакого смысла сидеть в этом парке и привлекать к себе внимание.
Она вырвала руку и отвернулась.
– Не хватай меня за руку!
– Клэй, пусть она посидит здесь несколько минут, – решила Фрэнсин. – Свежий воздух пойдет ей на пользу. А я вернусь домой и приготовлю ужин. К тому же мне нужно позвонить в одно место.
– Ладно, – неохотно согласился Клэй, искоса поглядывая на Сакуру.
Они сели на скамью, глядя на удаляющуюся Фрэнсин. На детской площадке собралось много малышей. Они весело вскрикивали, громко смеялись, прыгали через бревна и гонялись друг за другом. За ними внимательно присматривали филиппинские няни, а чуть дальше чинно сидели их родители, бабушки и дедушки, обмениваясь последними сплетнями. Сакура пристально смотрела на детей, судорожно вцепившись в скамейку. Она очень соскучилась по сыну и с трудом переносила разлуку с ним.
– Сколько лет твоему малышу? – как бы между прочим спросил Клэй.
– Почти два с половиной года.
– В таком возрасте дети, вероятно, очень много болтают?
– Да, с той лишь разницей, что Луис свободно болтает на английском, французском и лаосском. Он… – Она запнулась и сглотнула горечь, внезапно подступившую к горлу.
– Ты любишь его отца?
– Да.
– Но ты же говорила, что он плохой человек.
– Это сейчас он плохой, а когда-то был очень добрый и хороший.
– А потом он испортился?
– Может быть, он всегда был плохим, но обнаружила я это слишком поздно, – Сакура повернулась к нему, словно хотела убедиться, что он правильно понял ее слова. – Я такое пережила, что почему-то решила, что никогда не смогу родить ребенка. Мне казалось, что ужасы войны навсегда лишили меня способности производить на свет детей. Именно поэтому я не предохранялась и, в конце концов, залетела.
– Ты не хотела рожать Луиса?
– Я просто не планировала его, вот и все. А когда он родился, я вдруг осознала, что это самая великая ценность в моей жизни. Я поняла, что он родился неспроста, а для какой-то великой цели.
– Для какой именно? – не отставал от нее Клэй.
– Не знаю, но он не должен быть таким, как все. Первые месяцы я не спускала его с рук, а в это время над головой у нас то и дело проносились ваши В-52.
– В-52?
– Да, мы никогда не слышали их звука и не знали, откуда они прилетают, но зато видели, как на наши головы падают бомбы. Они разрывали землю в клочья и повсюду сеяли разрушение и смерть. А потом они стали поливать нашу землю каким-то ужасным химикатом, от которого деревья становились голыми, вода – отравленной, а овощи и фрукты превращались в смертельный яд. После этого многие дети рождались уродами, а то и вовсе мертвыми.
– Да, я видел такое во Вьетнаме, – грустно вздохнул Клэй. – Сакура, а как получилось, что ты осела во Вьентьяне, а не в каком-нибудь другом месте? Ведь ты же пересекла почти всю Юго-Восточную Азию?
– Там поначалу было очень тихо и спокойно. После шумного Токио и многолюдного Сингапура Вьентьян казался мне настоящим раем. Мне даже почудилось, будто я вернулась в свое детство.
– Что ты хочешь этим сказать?
. – Мне иногда представляется, что мое детство, то есть до Саравака, я провела в каком-то тихом, уютном месте, отдаленно похожем на Вьентьян.
– Ты говорила об этом Фрэнсин?
– Нет.
– Почему?
– Она не любит моих догадок. Ей нужны только голые факты. А у меня их нет. Более того, у меня просто не хватает слов, чтобы описать мои смутные впечатления о детских годах.
