Адриана Триджиани - Лючия, Лючия
— Папа предлагал тебе деньги? — не может прийти в себя Лючия.
— Он был очень удивлен, когда я решительно отверг его предложение. Но, видишь ли, я на самом деле хотел на тебе жениться. И ты хотела выйти за меня. Но у меня была сплошная полоса неудач, которая так печально для меня закончилось.
— Полоса неудач? — медленно выговаривает Лючия. Вероятно, ей не совсем понятно, как этот мужчина может называть самый счастливый год в ее жизни полосой неудач.
— Понимаешь, когда я был с тобой, у меня ничего не получалось. Все просто сыпалось из рук Джим Лоурел отказался от участия в деле в Хантингтоне. А Дэниел Паркер ославил меня на весь Верхний Ист-Сайд. Он вбил себе в голову, что я занимаюсь незаконными делами. А твой отец никогда не доверял мне. Я понимал, что он никогда не примет меня в вашу семью и не позволит мне помогать вам в «Гросерии». Последним ударом стала смерть Сильвии за неделю до нашей свадьбы. Не важно, что там тебе наговорили в полиции, Лючия, она была мне как мать. Она сама хотела, чтобы я взял ее деньги. Я хорошо за ней ухаживал. И я их заслужил. Мы их заслужили. Но эта ее мерзкая дочка забрала все.
Лючия слушает, какую сказку насочинял Джон, этакая новая правда. Кит могла бы поклясться, что Лючии хочется, чтобы он замолчал, но он рассказывает это с такой уверенностью. Наверное, и в 1951-м году у него был на все это тот же взгляд, он рисовал в своем воображении картину их совместного будущего. У него какой-то маниакальный вид: смелость и решительность, но при этом изворотливость коммивояжера. Джон так убедителен, его слова почти неопровержимы. Но Кит видит, что Лючия права: Джон Тальбот совсем не изменился. Он может оправдать все преступления, которые привели его в эту тюрьму. По его мнению, единственное, в чем он виноват, так это недостаточное старание в бизнесе.
— Если быть честным до конца, то я был сбит с толку. Ты, свадьба, жизнь с твоей семьей, я не мог вынести этого. Я не представлял себе ни на минуту, что смогу жить как все, с тещей, тестем и бегающими вокруг детьми. Мне никак не удавалось зажить нормальной жизнью, успокоиться, остепениться. Словно какое-то проклятие лежало на мне. Я тогда поступил как трус, просто сбежал.
Кит видит в глазах Лючии боль давно минувших дней. Возможно, это лишь тень оправдания, слабое оправдание, такое же слабое, как мужчина, которого она выбрала. Лючия закрывает лицо руками, чтобы прекратить эту исповедь:
— Джон, я услышала достаточно.
Он удивлен. Очевидно, на свете есть не так уж много людей, которые могут остановить Джона Тальбота на его пути.
— Есть еще кое-что, — переводит дыхание Лючия. — За день до свадьбы, когда мы ехали в сторону Хантингтона, чтобы посмотреть наш дом, как, скажи на милость, ты собирался выкручиваться? Дома-то ведь не было.
Джон слегка качает головой:
— Первый раз за много времени мне повезло. Ты дала мне шанс, Лючия. Мне кажется, что ты прекрасно понимала, что даешь мне этот шанс. Ты сделала так, чтобы я с легкостью мог сбежать. Если бы ты настояла, чтобы я показал тебе дом, мне пришлось бы рассказать тебе всю правду. Но ты дала мне еще двадцать четыре часа, чтобы подумать, как поступить. И я не видел иного выхода, кроме как сбежать.
Лючия на секунду задумывается:
— И думать, что я бы последовала за тобой на край земли.
Из кармана своей формы Джон достает пачку сигарет и предлагает одну Лючии, но она отказывается.
— Но, видишь ли, мне не нужно было о тебе беспокоиться, Лючия. Я тебе был не нужен.
— Да как ты можешь так говорить? — откидывается Лючия на спинку стула.
— У тебя была жизнь и без меня. У тебя была любимая работа, дом, семья. Ты была независимой деловой женщиной. Ты могла сама о себе позаботиться. Поверь, я знавал женщин, которым нужен был мужчина, чтобы заботиться о них. Таких у алтаря не бросишь.
Гул разговоров в комнате нарастает. Поскольку у заключенных и посетителей есть лишь немного времени, они говорят все громче, словно от этого их слова приобретают какое-то особое значение. Раздается громкий пугающий гудок: время посещения истекло.
Лючия, Джон Тальбот и Кит встают. Он что-то шепчет Лючии на ухо, целует ее в обе щеки, а потом слегка касается губами ее губ. Он обнимает ее и закрывает глаза, словно пытаясь увидеть мысленный образ. Потом отступает назад и идет через металлическую дверь, не оглядываясь.
— Вы в порядке? — спрашивает Кит.
— Да, все хорошо, — тихо говорит Лючия.
Они присоединяются к толпе, идущей обратно на станцию, но Лючия останавливается, чтобы посмотреть на тюрьму, расположенную на реке Гудзон.
— Что он сказал? — спрашивает Кит.
— Он сказал, что каждый вечер перед сном он воображает меня в белом льняном платье, стоящей в дверях. Мы одни, он берет меня за руку и говорит: «Пойдем, Лючия, посмотрим на океан. Это все, что я могу дать тебе». И знаете, что в этом самое забавное?
— Что же?
— Мне семьдесят восемь лет, но у меня никогда не было дома рядом с водой, а вот Джон живет рядом с водой. Он живет в камере, в которой нет окна, но он все равно рядом с водой.
Кит помогает Лючии сесть рядом с окном, а сама садится у прохода. Некоторое время они едут в молчании, каждая раздумывает о необычном седовласом человеке, когда-то самом энергичном и неотразимом мужчине, кружащем в котильоне в бальном зале отеля «Плаза» в Нью-Йорке. Кит обращается к Лючии:
— Вы сожалеете о чем-нибудь? Ну, обо всем, что с вами произошло, что изменило вашу жизнь, — вы бы хотели, чтобы все было как-то иначе?
— Если что-то плохое должно случиться, мы не в силах это предотвратить, — говорит Лючия. — И все хорошее — мы тоже не можем взять его в долг, не можем попросить, чтобы оно произошло раньше, чем должно.
— Так значит, нет. Никаких сожалений, — опираясь на спинку сиденья, говорит Кит.
— Я не жалею ни о чем, что со мной произошло. Мне только хотелось бы, чтобы я не так бурно реагировала на некоторые события. Я позволяю событиям выбить меня из колеи и никак не могу забыть некоторые вещи слишком долго. Я была уверена, что так или иначе могу предотвратить несчастье, и это было моей большой ошибкой. Все предначертано: если что-то должно случиться, то оно случится обязательно. И с этим ничего не поделаешь.
Когда они возвращаются на Коммерческую улицу, Лючия зовет Кит подняться к ней в комнату.
— Я не отниму у вас много времени, — открывая дверь, обещает Лючия. — Я хочу подарить вам кое-что.
Она пересекает комнату и возвращается с пакетом. Кит открывает его и достает платье из золотого ламе, которое было на Лючии в канун Нового года в «Уолдорфе».
— Из всех вещей, что были у меня, эта — самая любимая.
