Мари Кирэйли - В плену теней
Я отправился туда прямо после школы и всю долгую дорогу представлял себе, как завтра стану героем, поскольку буду единственным, кому удалось увидеть Луи де Ну собственными глазами.
О, этот дом! Господи, да всей обеденной перемены не хватило бы, чтобы описать его. А еще там была Жаклин – цветная домоправительница! У кого еще могла быть такая прислуга?
«Хочешь сам отнести ему работу?» – спросила она меня.
Я поднялся по лестнице. В комнате было темно, как и описывали учителя. Луи лежал в постели на спине, заложив руки за голову. Играла какая-то классическая музыка, не помню, что именно. И на глазах у него было что-то вроде маски.
Я вспомнил о Брайане и крысе со стеклянными глазами-шариками.
«Я принес тебе домашнее задание», – сказал я.
Он снял маску и сел, скрестив ноги.
«У тебя есть конспекты?» – спросил он.
Я покачал головой и объяснил: меня прислали только потому, что его сестра больна.
«Тебе нравится ходить в школу?» – задал он следующий вопрос.
Я снова покачал головой.
«Это все, что ты умеешь?» – Он покачал головой, передразнивая меня.
«Тебе повезло, что ты не можешь туда ходить – так там противно!» – выпалил я.
Луи рассмеялся. Смеясь, он казался намного младше, и от этого я почувствовал себя уютнее.
«А что это было у тебя на глазах?»
«Это из-за головных болей. У меня всегда болит голова, если я долго напрягаю зрение».
Я окинул взглядом его комнату, ожидая увидеть телевизор, какие-нибудь игры, но, кроме магнитофона, там ничего не было. Я взглянул на стопку кассет, лежавших рядом с магнитофоном. Ничего популярного, нового.
«У тебя есть радио? – спросил я. Теперь пришла его очередь качать головой. – А что ты делаешь, когда не занимаешься?»
«Читаю».
«Но это же вредно для глаз».
Он опять рассмеялся. Клянусь, до той минуты я никогда не слышал такого чудесного смеха, разве что Линна смеялась так же. Они вообще были очень похожи.
Мне стало жалко этого мальчика. Ну, то есть… он ведь был в этой комнате как в западне. Конечно, у него были деньги и шикарный дом, но, глядя на него – такого худого и бледного, – я понял, что он очень редко выходит на улицу, если вообще выходит.
Вы уже догадались, что я наконец встретил кого-то, кто был еще более несчастен, чем я, и почувствовал от этого облегчение.
«У тебя есть какие-нибудь игры?» – спросил я.
Около часа мы играли в шахматы. Жаклин принесла нам лимонада. Помню, он был приготовлен из свежевыжатого лимона. Забавно, как рано определяется то, что вы потом делаете со своей жизнью. Вы, например, играли в полицейских и воров, когда были ребенком?
Эд отрицательно покачал головой. При этом конец кляпа еще глубже проник в горло. У Эда начались позывы на рвоту, из глаз хлынули слезы. Он постарался втянуть их носом и осторожно вдохнуть. В голове мелькнула мысль, что заговорить человека до смерти – чертовски изощренный способ убийства.
– С вами все в порядке? – спросил Фрэнк.
Эд снова энергично покачал головой.
– Если я выну кляп, вы будете вести себя тихо?
Эд так же горячо закивал. Фрэнк думал, казалось, целую вечность, но наконец решился и вынул кляп. Эд несколько раз глубоко вдохнул. Фрэнк стоял рядом с мокрым кляпом наготове.
– Рассказывайте дальше, – попросил Эд, когда снова смог говорить.
Но прежде чем продолжить рассказ, Фрэнк поднес стакан с вином к губам Эда и помог ему сделать несколько глотков, затем заставил съесть ложку супа и снова дал запить вином. Он кормил Эда до тех пор, пока горшочек не опустел, потом сел на свое место и, набрав в рот вина, покатал его там, прежде чем проглотить.
– Потом к нам присоединилась Линна. Не помню, как она выглядела, помню лишь, что на ней был ворсистый халат. Она присела на кровать рядом с Луи, и меня потрясло их сходство: одинаковые губы, глаза, волосы.
За минуту до ее прихода мы с Луи смеялись, но стоило появиться Линне – и меня словно не стало в комнате. С каждой минутой я испытывал все большую неловкость, хотя и не мог понять, в чем дело.
«Ну, мне надо идти», – сказал я наконец.
«Придешь еще?» – спросил Луи.
«Я принесу тебе домашнее задание, если Линна не придет в школу в пятницу».
«Нет, я спрашиваю, придешь ли ты просто так?»
Линна улыбнулась. Мне очень хорошо была знакома эта улыбка. Так улыбались на перемене ребята, перед тем как начать дразнить меня.
«Да, приходи еще, Белли», – сказала она.
«Белли? Животик? – Луи переводил взгляд с нее на меня. – Это они так тебя дразнят?»
«В лучшем случае», – ответил я и тут же испугался: что, если он спросит об остальных кличках?
«А как они дразнят меня?» – внезапно спросил Луи.
«Очкариком! – ответила Линна и добавила: – В лучшем случае».
Она посмотрела на меня и снова улыбнулась своей дразнящей улыбкой.
«Я могу прийти в пятницу. Не важно, пойдет Линна в школу или нет», – сказал я.
И пришел. И потом приходил. Не регулярно, когда получалось. В конце следующего года Луи наконец смог несколько месяцев сам ходить в школу, и оказалось, что я по крайней мере подготовил его к худшему.
Фрэнк помолчал, дал Эду выпить еще глоток вина, потом доел суп и снова наполнил стаканы.
– Лучшее вино из моего погреба. Идеальной выдержки. Я хранил его для особого случая. Думаю, момент наступил – Фрэнк Берлин на исповеди. Что вы об этом думаете?
– Оно того стоит. Но еда была бы куда приятнее, если бы я мог есть сам.
Фрэнк покачал головой:
– Лучше я буду думать о том, что рассказываю, чем о том, что вы на меня вот-вот накинетесь. Если бы я верил, что вы сможете сохранить самообладание, то повел бы вас вниз и угостил по высшему разряду, как того требует последний в жизни ужин. – Он отломил кусочек лепешки и стал медленно жевать. – Тем летом все переменилось. Линна повзрослела, не постепенно, как обычно взрослеют девочки, а как-то сразу. В мае она уже была прелестной девушкой, а в июле – очаровательной женщиной. Теперь большую часть времени Линна проводила не с Луи, а с Жаклин или сама по себе. Луи стал еще более одинок, чем прежде, и я подолгу торчал у него в комнате.
Мы с Луи тоже изменились – вытянулись. Я вырос на шесть дюймов, не прибавив при этом в весе, и в течение нескольких следующих лет был скорее крупным, чем толстым парнем.
С Луи произошло то же, что с Линной, – из мальчика он сразу превратился в мужчину. И в какого красивого! Я любил наблюдать за ним – как он ходит, как жестикулирует во время разговора, любил слушать, как он говорит – медленно, словно обволакивая тебя сладким сиропом. До сих пор, взбивая какой-нибудь густой соус, я вспоминаю его голос.
Господи, я любил его! Но я никогда ему об этом не говорил. Разве можно было признаться в этом своему лучшему и единственному другу? Ведь тогда я потерял бы его навсегда.
