Александра Поттер - Мечтай осторожнее
Не знаю, сколько времени пробыла снаружи — я потеряла счет времени. Но, вернувшись, обнаруживаю, что Розмари по-прежнему дремлет. Скорчилась на трех пластиковых креслах, подложив под голову сумочку. Прикрываю ее жакетом. Сажусь на последнее свободное кресло. Я тоже вымоталась. Приваливаюсь к огнетушителю и думаю про папу, который спит всего в нескольких метрах от нас. Я беззвучно твержу, что он поправится и доживет до ста лет, но убедить себя нелегко. Ведь, как сказал доктор, опасность еще существует…
Розмари слабо стонет во сне, и я поворачиваю голову. Впервые я чувствую, что мы с ней — одна семья. Нас соединяет любовь к Лайонелу. Эта мысль почему-то умиротворяет. Как ни тяжело, как ни горько об этом думать, но если нам и придется с ним попрощаться, по крайней мере, мы с Розмари будем друг друга поддерживать.
Веки наливаются свинцом, я засыпаю.
Глава 43
Пробуждаюсь как от толчка. Где я? Выпрямляюсь на стуле — и кривлюсь, как от удара в солнечное сплетение. Папа!
Розмари еще спит. Пошатываясь, встаю на ноги. Настенные часы показывают начало седьмого утра. Я проспала несколько часов.
В больнице тихо, и, пока я спешу по коридору к реанимационной палате, навстречу никто не попадается. Даже медсестры из приемного покоя куда-то пропали. Остановить меня некому, и я толкаю дверь…
Палата залита тусклым светом. Ритмично попискивают приборы. Какое счастье… Он жив!
А больше мне ничего и не нужно.
На цыпочках приближаюсь к кровати, чтобы его не разбудить, протягиваю руку — и отдергиваю.
Это не папа.
Ноги подкашиваются. Кровать, где раньше лежал отец, занимает молодой мужчина: синяя татуировка в виде птицы на шее, слабое биение пульса, бледная кожа. Замечаю все это за долю секунды, хотя пол уходит у меня из-под ног.
— Девушка, вам сюда нельзя!
Развернувшись, вижу двух медсестер.
— Где папа?! — кричу я. — Что с ним?
В глазах темнеет, я хватаю ртом воздух. Они бросаются ко мне и подхватывают с обеих сторон, пытаются успокоить, но я не слышу ни единого слова. Только жуткий нескончаемый вой у себя в голове. Потому что я поняла…
— Он умер, да? Он умер… умер…
Они выводят меня из палаты, точнее, выносят, как тряпичную куклу.
— Мисс Хэмилтон, я доктор Брэдли… Мисс Хэмилтон, послушайте меня, пожалуйста…
Передо мной возникает фигура в белом халате, но я не могу сфокусироваться. Со всех сторон надвигается тьма, люди и предметы отдаляются…
— Палата реанимации срочно понадобилась для тяжелого пациента, поступившего ночью. Вашего отца перевели в кардиологическое. У него все хорошо. Он очнулся и хочет вас увидеть…
Я проваливаюсь в черноту.
— Ну что, напугал я вас?
Мы с Розмари сидим по обе стороны кровати Лайонела, и каждая держит его за руку.
— Скорее нас напугала Хизер, — с улыбкой поправляет его Розмари, а я краснею. До чего неудобно — вырубилась, можно сказать, прямо у ног мистера Брэдли. Идиотка!
Лайонел, оказывается, не помнит ничего после первого приступа. Он был немало удивлен, обнаружив, что находится в больнице и только что перенес операцию. Другой сюрприз, куда менее мрачный, — перемена в наших с Розмари отношениях.
— Вы посмотрите, две самые прекрасные женщины в моей жизни хлопочут вокруг меня! Надо будет как-нибудь повторить.
— Еще не хватало, — с укором качает головой Розмари. — Я тебе гарантирую, что этого не произойдет. Знаешь почему? Я только что получила сообщение от Эда. Он приезжает сегодня днем и поживет у нас.
— С коллегой из Лос-Анджелеса. Между прочим, диетологом, — добавляю я.
Лайонел слабо морщится.
— Ты слышал, что сказал доктор. Очень важно придерживаться диеты. Никакого сыра, никакого вина…
— Никакой радости, — тянет он.
— Лайонел, я не позволю тебе сделать меня дважды вдовой. — Голос Розмари немного пугает даже меня.
— Чтобы я — да не исполнял указания врача? Боже упаси! — Он вытягивает губы для поцелуя.
— У тебя был инфаркт, тебе нельзя напрягаться.
— Мне нужен поцелуй, милая, а не секс-марафон.
Розмари заливается краской. Я встаю:
— Ладно, голубки, оставлю вас наедине.
Еще недавно эти нежности меня бы взбесили, но сейчас я полна самых теплых чувств. Прижавшись губами к папиной щетинистой щеке, бормочу:
— До скорого.
И он шепчет в ответ:
— Увидимся.
Следующие несколько дней я провожу в нашем коттедже. Эд, как и обещал, привозит диетолога по имени Миранда. Они знают друг друга еще с университета, а сейчас у нее обширная практика в Лондоне и Лос-Анджелесе. Она гостит у нас всего сутки, ни минуты не тратя зря: знакомится с Лайонелом и его лечащими врачами, составляет подробную диету и пришпиливает к обшитым дубом кухонным стенам десятки листков с рецептами низкокалорийных питательных блюд. Кухню будто оклеили обоями.
В выходные Лайонела отпускают домой. Я вновь могу звать его по имени — его прежний облик вернулся. Густая борода, зычный голос, страстная любовь к жизни — правда, если он не будет пренебрегать советами Миранды, скоро похудеет килограммов на тридцать. Думаю, так и произойдет. Хотя он вовсю шутит и хорохорится, заметно, что он перенес серьезное потрясение. Время от времени его голос дрожит, а когда Розмари подает ему грудку цыпленка на гриле и паровую брокколи, он послушно ест, даже не заикаясь о бокальчике «Пино нуар».
Я совершенно счастлива. Солнечными днями, сидя на траве в компании Лайонела, Эда и Розмари и хохоча над разной ерундой, понимаю: я получила то, чего желала, — и даже намного, намного больше.
— А как поживает тот паренек из Америки?
Мы только что завершили очередную полезную для здоровья трапезу на свежем воздухе, а Лайонел вдруг возьми и заговори про Гейба. Готова поклясться, папуля у меня экстрасенс.
— Э-э… съехал, — произношу как можно небрежнее, несмотря на укол в сердце.
В последние несколько дней все наше внимание было приковано к Лайонелу. Мы подготовили дом к его прибытию, перенесли кровать на первый этаж, вызубрили расписание приема лекарств. Все крутилось вокруг него, и подумать о чем-то еще просто не было времени.
Впрочем, нет. Засыпая по вечерам, или загружая посудомоечную машину, или сидя на травке и наслаждаясь солнечными лучами, я снова и снова ловила себя на том, что вспоминаю Гейба. Мысли, как почтовый голубь, раз за разом возвращают на прежнее место.
— Он поехал на Эдинбургский фестиваль. — Надо предложить им какое-то объяснение, пусть даже это и не полная версия событий.
