Натали де Рамон - Червонный король
«А я бы поела пирожных, — вдруг сказала прабабушка, — и попила бы кофе, я так давно не пила кофе, все чай да чай...» И, облизнувшись, тонким пальчиком провела по губам под курносым носиком.
Странно, подумала я, я никогда не обращала внимания, что у толстух бывают такие тонкие изящные пальцы и узкое запястье на пухлой ручке...
«От пирожных губы сделаются сладкими, — прабабушка мечтательно вздохнула, — мой муж так любит, когда у меня сладкие губы...»
Я потянулась к пирожным, чтобы угостить ее...
Прикосновение хрупкого хлебобулочного изделия вернуло меня к реальности. Что же это такое? Что это за человек? Что за дом? Почему я разговариваю с портретом, как с живой женщиной? Нет, правда, пирожные потрясающие, жаль, что я не могу поделиться ими с этой симпатичной особой...
Я отправила в рот третье пирожное и только тогда вспомнила, что пирожное две минуты живет во рту, пару часов в желудке и всю жизнь на талии... Ну и ладно, русским нравятся полные женщины! А Виктор русский!
Ты в своем уме, Софи Норбер? Ты что, хочешь понравиться этому парню? У него же определенно не в порядке с головой: он рассказывает сказки, исповедуется первому встречному, подбирает на улице собак, коллекционирует посуду... Двери в его квартире открываются не в ту сторону, а в гостиной нет телевизора! Вот, вот, что беспокоило меня с первой минуты, когда я попала в эту комнату! Отсутствие телевизора! А ведь он упомянул, что работает на телевидении...
— Кофе, миледи! — Виктор боком протиснулся в дверь с кувшином кофеварки и заговорщицки добавил:
— А Шено спит. Хотите посмотреть, в какой позиции?
— Пусть спит.
— Софи... — Он присел со мной рядом на диван, наполнил чашки, а оставшийся кофе перелил из кувшина в серебряный кофейничек. — Софи, мне очень неудобно... — Он вертел кофеварочный кувшин в руках, а солнце опять золотило его волосы. — У вас не найдется сигареты?
— Нет. Я бросила.
— Давно? — с искренним интересом спросил он.
— Позавчера, нет, вернее вчера, вчера я выкурила одну сигарету...
Зачем я это ему рассказываю?
— Не поверите, я тоже вчера. Смешно, правда? — Его губы старательно изобразили улыбку.
— Вы похожи на прабабушку. Цвет волос, форма рта...
— Вы думаете?
Он с сомнением провел пальцами по своим губам, а у меня от этого его жеста вдруг почему-то пересохло во рту. Странно, ведь я только что опустошила очередную чашку кофе...
— Виктор, раз мы оба не курим, может быть, у вас найдется что-нибудь покрепче кофе? Например, ваш национальный Напиток. — Мне действительно очень захотелось выпить чего-нибудь покрепче.
— Думаете, чай крепче? — Он с улыбкой кивнул в сторону прабабушки.
— Нет, не чай... — Я старалась не смотреть, как двигаются его губы.
— Мне очень стыдно, миледи, но я не держу дома водку. Во-первых, я больше люблю коньяк, а во-вторых, — он окончательно смутился, — я в последнее время вообще не держу дома алкоголь, потому что я не успокоюсь, пока все не выпью.
— А по каким соображениям у вас нет телевизора?
Не смотри на него, Софи, не смотри!
— Телевизоров у меня несколько: в кабинете, в спальне, в комнатах для гостей. Вы лучше скажите, что вы предпочитаете? Действительно водку? Я сбегаю в магазин. — Он с готовностью поднялся с дивана.
— Не нужно. Мне все равно давно пора уходить.
— Уходить? Зачем? — Он присел обратно.
— Как зачем, Виктор? У меня дела.
Уходи, приказывала я себе, прояви твердость и уходи. Ты разобралась с двумя пунктами, а выяснением остального займется полиция: замужней дамой, ее мифическим кузеном. Глупо пытаться самой проводить расследование, когда ты вот-вот потеряешь голову...
— Подождите, я еще не показал вам своих золотых рыбок!
Виктор умоляюще смотрел на меня и покусывал губы, а с моей головой точно было совсем не в порядке, потому что мне совершенно отчетливо захотелось взъерошить его волнистые светлые волосы, зарыться в них пальцами... — интересно, они жесткие или мягкие? — и своими губами узнать вкус его губ, сначала верхней, а потом нижней...
— Хорошо, Виктор, показывайте. Где ваши рыбки?
— Они... Они в спальне!
— Они смотрят там телевизор?
Ну чего я сижу? Дались мне его губы! Надо встать, попрощаться и уйти.
— Музыкальные программы? Оперу? Клипы?
Поп-музыку? Джаз?
Боже, что я несу? Почему он молчит? Почему у меня вспотели руки? Почему вдруг так трудно стало дышать? Почему в животе защекотали крыльями бабочки?
— Или вы сами поете им? Вы владеете музыкальными инструментами? Гитарой? Балалайкой?..
— Пойдемте. — Он взял меня за руку, и мы оба вздрогнули, одновременно с силой сжав друг другу пальцы, и почему-то вскочили с дивана. — Пойдемте скорее! Скорее, Софи!
Он потянул меня к двери, другой рукой распахивая ее, а я вдруг подумала: зачем куда-то идти, почему это не может произойти здесь, если оно все равно должно произойти, и совершенно ясно, и давно ясно, что оно произойдет, что оно неизбежно...
— Поцелуй меня! — От озноба мои зубы щелкнули, и волна огненного тока прокатилась по спине. — Ну же! Виктор!
— Не здесь! Там, там! В спальне! Скорее! — По его побледневшему лицу блуждали красные пятна, и дрожь била его не слабее, чем меня.
— Почему? — Я схватила его за обе руки и потянула к себе.
— Здесь нель...
Но я не дала ему договорить, прижала своп ладони к его вискам и впилась в его губы. У меня сразу закружилась голова... Наверное, у Виктора тоже, потому что мы тут же оказались на полу, но, едва переведя дух, Виктор отстранился и опять позвал меня в спальню, хотя он точно так же, как и я, был в полуобмороке от нестерпимого лихорадочного жара.
— Можно, Виктор, можно...
Я подползла к нему и провела ладонями по его груди. Радостно чувствуя биение внутри его тела, мои руки двигались ниже, расстегивая пуговицы его рубашки. Виктор застонал и набросился на меня, беспорядочно целуя все, что попадалось на пути его губам. Он шептал какие-то сумбурные ласковые слова, а потом, когда на нас оставалось уже совсем мало одежды и оно должно было вот-вот произойти, очень отчетливо произнес:
— Это в первый раз, в первый раз!..
И вдруг прямо над моим ухом тонко залаял щенок. От неожиданности мы громко охнули, невольно разжимая объятия. Щенок на всех четырех лапах меховой подушкой отпрыгнул в сторону, и под ним начала расползаться лужица. В полуметре от наших лиц.
— Что же ты наделал, глупыш? — грустно произнес Виктор, помогая мне встать, а щенок сконфуженно попятился к двери и юркнул в коридор.
Мы растерянно смотрели друг на друга.
— Я же говорил вам, миледи, что этим надо заниматься в спальне, а не в гостиной на глазах у прародительницы.
