Ли Райкер - О Сюзанна!
— А почему так? — Сюзанна отвернулась, увидев, что Джеб снял рубашку и собирается расстегнуть брюки.
— А черт его знает!
Сюзанна заморгала. Джеб менялся на глазах, превращаясь из холодного, равнодушного человека, которым был в гостинице, в рубаху-парня, каким его желали видеть поклонники. Когда она снова посмотрела на него, Джеб уже снял туфли и расстегнул брюки. Отводя взгляд, Сюзанна успела заметить голый живот и полоску темных шелковистых волос.
— Даже вы, вероятно, просматриваете заголовки в разделе скандальной хроники, — сказал Джеб. — Но, чтобы освежить вашу память — учитывая, что жизнь знаменитых кантри-исполнителей не относится к числу ваших любимых тем, — скажу, что в те времена, когда стиль кантри не пользовался почетом, Бриз была королевой хит-парадов. И в это самое время ее группа погибла. Вся целиком. — Он нахмурился. — Какой-то пьяница, не имеющий представления о том, что существует разделительная полоса, ехал на машине с плохо работающими тормозами.
— Какой ужас! — воскликнула Сюзанна, но, тем не менее, никак не могла припомнить этот случай.
— Это была действительно трагедия. — Джеб босиком направился в соседнюю комнату. — Она была лучшей певицей и лучше всех писала песни. Но хотя мне очень неприятно то, что случилось с ее ребятами, мне еще больше не нравится то, что она сдалась.
— Мне кажется, вы умеете убеждать. Вы могли бы уговорить ее вернуться.
— Я пытался. Однако то, что вы слышали сегодня, — это единственное, что она спела за последнее время. — Джеб открыл дверь, ведущую в выложенную мрамором ванную. Вокруг его голой шеи было обмотано полотенце. — Вам будет приятно узнать, что моя мама вырастила чистоплотного сына. — Он проскользнул в ванную, затем высунул голову и подмигнул Сюзанне. — Я переоденусь здесь, чтобы не оскорблять чувства девушки из богатой семьи, — он сделал паузу, — или чтобы ее щеки не приобрели цвет лучших арбузов с огорода моего дедушки.
— Я никогда не краснею! — крикнула Сюзанна, но дверь уже закрылась.
Когда она через несколько минут открылась, Сюзанна вновь заморгала. На пороге стоял не мужчина в черном и не рубаха-парень, а Нечто Совсем Другое. Джеб Стюарт Коуди собственной персоной. Сюзанна попыталась отвести от него взгляд, но не смогла — и тут же пожалела об этом.
В облике Коуди, обутого в желтовато-коричневые ботинки и одетого в узкие джинсы и расстегнутую до пояса синюю рубашку, было что-то такое, что одновременно притягивало и отталкивало Сюзанну.
Но, в конце концов, именно этого она и ожидала — откровенного оскорбления памяти Кларисы Коуди Уиттейкер. Словно подмигивая Сюзанне, в левом ухе Джеба сверкнула серьга — на сей раз золотая.
— Вам совершенно наплевать на сестру, — поднявшись на ноги, гневно сказала Сюзанна. — Я думала, что смогу не обращать внимания на вашу бесчувственность, мне хотелось самой увидеть, к чему вся эта суета, увидеть, как такой человек, как вы, может выступать сегодня на сцене, оскорбляя ее память. Но нет — я не в состоянии. — И она направилась к двери.
Джеб перехватил ее по дороге и развернул к себе. Из его глаз исчезли теплота и ленивая улыбка, они приобрели цвет свинца и казались такими же мертвыми.
— Вы останетесь.
— Не трогайте меня!
Он потащил ее в коридор.
— Вы обязательно услышите мое выступление, — сказал Джеб. — И вы обязательно увидите, к чему вся эта суета.
Разноцветные искры огненным дождем сыпались с потолка. С пола поднимались красные, белые и голубые плотные столбы дыма. Прожекторы шарили по сцене, словно возвещая о скором прибытии некоего принца из другого мира. Принца тьмы, принца желания.
Все еще чувствуя себя прикованным к креслу каторжником, Сюзанна из первого ряда наблюдала за происходящим. Вот глухо забили барабаны, за ними последовали пронзительные звуки гитар. Но сцена по-прежнему оставалась пустой.
На деревянные доски обрушился новый сноп искр. Будто из преисподней, поднялось новое облако и мягко заволокло сцену. Огни прожекторов на миг погасли. В зале воцарилась тишина, затем загорелся одинокий прожектор, и сотни зрителей принялись нараспев скандировать: «Джеб, Джеб, Джеб!»
Из двадцати тысяч человек, купивших билеты, на концерт пришло не более двух тысяч, но те, кто пришли, старались вовсю. Их голоса, словно эхо, повторяли имя певца. У Сюзанны перехватило дыхание. Белое пятно стало розовым, затем голубым — резкого, пронзительного, волнующего оттенка. Загремела музыка — и в голубом тумане, словно вызванный заклинаниями самого Мерлина, появился Джеб Стюарт Коуди. Толпа пришла в неистовство.
Сердце Сюзанны замерло, затем словно пустилось вскачь. Пульс ее застучал в такт барабанному бою. Лучи прожекторов осветили огромное изображение Джеба на заднике сцены, затем, изменив цвет с голубого на белый, сконцентрировались на самой фигуре певца. Сначала они освещали его ноги, по колени скрытые туманом, затем крепкий стан, плечи и, наконец, лицо.
Джеб улыбался, отбивая ногой такт песни. Словно из воздуха, из темноты неосвещенной сцены выплыла гитара, ее металлические части в свете прожекторов полыхали огнем. Джеб с легкостью поймал ее, и толпа разразилась ликованием.
— Как дела? — громко спросил Джеб, и две тысячи голосов хором ответили:
— Хорошо!
— Тогда все в порядке, — сказал Джеб и запел первый куплет песни под названием «Деревенское правосудие». Его густой баритон то парил где-то в вышине, то падал вниз. Джеб властвовал над залом; тех, кто знает текст, он пригласил подпеть ему, и через несколько секунд от гула двух тысяч голосов начала дрожать крыша. «Какой кошмар! — подумала Сюзанна, в то время как ее сердце забилось еще быстрей. — Кощунство. Просто эгоизм и алчность». Однако, несмотря на свое неприятие этого представления, она едва удерживалась от того, чтобы не подпевать самой.
Песня закончилась, умолк шум аплодисментов, но Джеб не торопился продолжать представление. Свет прожекторов снова смягчился, растаяли последние клочья тумана, певец одиноко стоял на сцене — лишь на заднем плане темнели силуэты музыкантов его группы. Сняв микрофон со стойки, Джеб поднес его к губам и тихим голосом запел грустную любовную балладу.
«Это уже немного напоминает, — подумала Сюзанна, — привычный концерт классической музыки или балет». Однако к концу второй песни она почти забыла о своем отрицательном отношении к сегодняшнему представлению. Мастерски чередуя произведения, Джеб от баллады перешел к шуточной детской песенке, затем вернулся к серьезному жанру, исполнив «Хантсвилльскую тюрьму», призывающую к справедливости песню протеста, затем спел «Мамины песни».
