Роуз Шепард - Любовь плохой женщины
— Из-за чего сыр-бор? — спросила Джуин с показной беззаботностью, принимая у матери телефон.
— Просто Наоми опять дурит.
— Да из-за чего? Что случилось-то?
— Она бросила своего Алана. Свалилась на голову Кейт и в настоящее время безутешна.
— А зачем позвали тебя?
— Ну, утешить ее.
— Но если она…
— Значит, я должна убедить ее не расстраиваться. С ней надо проявить твердость, а Кейт, как известно, на это неспособна. Она даже не знает, что означает это слово. Она, в сущности, тряпка, грубо говоря. Конечно, она славная, и милая, и добрая, и все такое, но… — Фразу закончила ироническая усмешка, в которой было все, что Элли думала о доброте: перехваленная добродетель, пригодная только для трусов. Только бы никто не назвал доброй ее. — Она сказала, что уже целый час уговаривает Ла-Маркхем, и чем больше уговаривает, тем больше льется слез.
— И ты теперь летишь на помощь? — Джуин изо всех сил притворялась безразличной.
— Ага. Ты поедешь со мной?
Джуин изучила обгрызенный ноготь на своем пальце, отгрызла от него еще чуть-чуть, снова изучила его.
— Да нет.
— Как хочешь.
Элли осушила свой стакан и, задевая на ходу розовые шары гортензии, вошла в дом через стеклянную заднюю дверь.
Джуин посидела на лужайке еще минут пять, безуспешно пытаясь научить Маффи подавать лапу, а затем они оба, разочарованные друг в друге, тоже проследовали внутрь.
В холле они застали Элли — одетую в красный комбинезон с открытой спиной и в туфлях на высоченных каблуках.
— Тебе обязательно надевать эти туфли? — запротестовала Джуин, морщась, хотя туфли как раз были наименьшим злом. (Любовный роман Элли с одеждой был самым продолжительным и самым неблагодарным в ее жизни.)
— Чем они тебе не нравятся?
— Ты в них как из инкубатора. Все в таких ходят.
— Это, милое мое дитя, «Валентино». За две с половиной сотни.
— Все равно они какие-то заурядные.
— О, моя консервативная дочь! — Элли достала из сумочки помаду и зеркальце и нарисовала себе такое злобное лицо, какое напугало бы и лошадь. — С возрастом это пройдет, не сомневаюсь. Так, меня некоторое время не будет, как говорил капитан.
— Какой капитан?
— Тот капитан. Капитан Оутс[6].
— А-а.
— Очень галантный джентльмен. Так, не забудь поесть, ты слышишь меня? В холодильнике есть салями.
— Ты же знаешь, я ненавижу салями. Все эти гадкие белые кусочки.
— Тогда ешь сыр. Или возьми один из моих диетических наборов.
Вместо ответа Джуин ткнула себя пальцем в горло и скосила глаза к носу.
— Ну-ка, поцелуйчик. — Элли подставила щеку, и Джуин якобы чмокнула ее. — Ты тут справишься сама?
— Конечно, справлюсь. Я ведь не совсем беспомощная, ты же знаешь.
— Знаю, радость моя. — Элли помедлила секунду, задумчиво глядя на дочь. Она думала о том, что Джуин удивительно похожа на отца, на добренького Тима, который по-быстрому оплодотворил Элли, а потом, как и договаривались, исчез с горизонта. Забавно, что, несмотря на все усилия Элли, несмотря на отсутствие Тима, Джуин все равно оставалась творением отца, а не матери. Очевидно, из этого парадокса можно было бы сделать интересные выводы о врожденном и привнесенном, но Элли было не до этого.
— Передашь от меня привет… Кейт? — Балансируя на одной ноге, как аист, Джуин изучала грязную сморщенную подошву другой ноги.
— Обязательно.
— И еще… сама знаешь кому.
— А, конечно.
Джуин вышла с матерью на крыльцо.
— Не пей много, если собираешься сесть за руль, — попросила она, не особенно, впрочем, надеясь, что мать последует совету. — Если выпьешь лишнего, лучше останься у Кейт на ночь.
— Ох, ну спасибо тебе огромное. Так вот за кого ты меня принимаешь? За безвольную алкоголичку?
— Хочешь сказать, что никогда не напиваешься?
— Бывает, но очень, очень редко. По особым случаям или по праздникам.
— Ты напиваешься в стельку. Все время. До бесчувствия. Пожалуйста, мама, будь осторожнее.
— Я всегда очень осторожна. Пока! — И Элли, наклонившись вперед, чтобы не сверзиться с четырехдюймовых каблуков, направилась к своей спортивной «тойоте».
Джуин, оставшаяся с Маффи на крыльце, услышала, как взревел мотор, как стартовала машина, оставляя за собой запах горелой резины. А через несколько секунд с проезжей части донесся визг шин и раздраженные автомобильные сигналы.
Ну, что теперь? Она поднялась на второй этаж, чтобы помыть то немногое, что осталось у нее от волос.
— Если ты так уж хочешь знать, — сказала Элли, — то это Мартин Керран.
— О господи, — рассеяно ответила Кейт, которая хотела знать о последнем амурном приключении Элли лишь постольку, поскольку той хотелось рассказать об этом. В действительности, если бы у нее был выбор, она бы предпочла остаться в неведении. Эти откровения камнем ложились на ее совесть. Ей тут же вспомнилась Руфь Керран, жена Мартина. Кейт всегда испытывала симпатию к этой женщине, чей рецепт penne[7] с томатами и творогом, записанный на обратной стороне старого чека, она использовала уже не раз и с большим успехом. А вдруг они случайно встретятся? Как она будет смотреть Руфи в глаза? Кейт совершенно не хотелось быть причастной к этому обману.
— Руфь ведь тоже не ангел, доложу я тебе. — Элли прочитала выражение лица Кейт и тут же попыталась оправдаться.
«Может, и нет», — допустила Кейт. Но все же было что-то ангельское в широко посаженных незабудковых глазах Руфи, в ее удивительно спокойном (потому что она ни о чем не догадывается?) выражении лица — трудно было поверить в то, что она была грешна.
— И кроме того… — Элли плеснула в свой измазанный помадой стакан довольно щедрую порцию шампанского «Пайпер Хайдсик», которое она купила по дороге, чтобы отметить «новообретенную свободу Наоми». Шампанское, налитое столь небрежно, вспенилось, как пенка для бритья, и медленно истаяло в неудовлетворительную малость. — Нет, ты посмотри, как я себя обделила. — С большей аккуратностью она долила свой стакан. — Кроме того, блаженны неведающие.
— Хм.
— И что значит твое хмыканье?
— Оно значит, что это чушь. Так не пойдет, Элли. Такое не смоется. В каком-то смысле от неведения будет только хуже. Это неправильно.
Кейт вспомнила Дэвида, который наполнил несколько месяцев их совместной жизни таким количеством измен, какого другим мужчинам хватило бы на целую жизнь. Она вспомнила, с каким сочувствием смотрели на нее окружающие. И эти телефонные звонки — незнакомые женские голоса, осторожные ответы Дэвида («Боюсь, я не смогу… Да, я знаю, что говорил… Ну что ты, разумеется, я…»).
