Жаклин Митчард - Прощение
– Нет! – закричала я. – Идите домой! – Я не соображала, что говорю.
– Ронни, милая, – потянулась она ко мне.
– Не прикасайтесь, не прикасайтесь к ним, – кричала я.
В это время на краю двора появилась Клэр – она стояла, закрыв лицо руками.
Я присела рядом с Рути и положила ее голову к себе на колени. Она была такая теплая, с пушистыми волосами.
– Рут Элизабет! – звала я. – Рути, слышишь меня? Это я, Ронни!
Миссис Эмори пыталась дозвониться к доктору Сассинелли, но попала на автоответчик.
– Черт побери, – бросила она.
Чтобы такая, как она, выругалась, должно было и впрямь произойти что-то ужасное.
Я держала Рути, но потом подумала, что это несправедливо по отношению к Беки, поэтому и ее подтянула к себе на колени. Мои руки были и кропи, а ноги в их урине. Я плавала в запахе умирающей плоти. Скотт Эрли все кружил вокруг, и его образ запечатлелся в моей памяти, как абстрактная картинка, – вся в крови и черноте.
– Кто они? – все стонал он.
А затем подъехала мамина машина.
Миссис Эмори рванулась к маме, чтобы остановить, но моя мама была очень проворной, несмотря на приличный срок беременности. Она увидела все и рухнула на землю.
– Ронни, молись, молись без остановки, – прошептала она. Я спросила ее:
– Мама, о чем мне просить?
Она замолчала. Потом обхватила руками голову.
– Я не знаю. Чтобы они жили. А если нет...
Мама всегда была очень сильной. Она снова замолчала и начала раскачиваться, придерживая живот.
Когда подъехали врачи – и я не могу заставить себя забыть этого, – Рути и Беки уже начинали остывать, особенно кончики их носиков и подушечки пальцев. Один из врачей попытался сделать Рути укол, но другой, не сдерживая слез, лишь покачал головой и махнул рукой, когда подошли к Беки. Они все время поддерживали радиосвязь с больницей. Все соседи стояли на пороге своих домов. Мама присела на землю и закрыла голубые глаза Рути. Она поправила девочкам волосы и стала напевать колыбельную, которую пела им каждый вечер, еще когда они были совсем крошечными.
Прибыл шериф, он вышел из машины с пистолетом, но, увидев Скотта Эрли, убрал оружие, набросил на Скотта одеяло, надел наручники и подтолкнул к машине.
Когда Скотт Эрли уже был в машине, шериф вернулся к нам.
Он спросил меня, как все произошло, и я рассказала ему. Потом повторила историю еще одному офицеру, приехавшему на обычной машине. На нем не было униформы. Мама хранила молчание. Шериф спросил ее, где находилась она во время трагедии, в доме? Она не ответила, поэтому сказала я:
– В Седар-Сити. Папа на охоте – сегодня суббота, и он хотел настрелять фазанов на День Благодарения. Я оставалась с сестрами.
Шериф побагровел. Он начал что-то писать в блокноте. Спросил, как звали моих сестер. Спросил, знаю ли я мужчину в машине.
– Я никогда не видела его раньше, – сказала я. – Моих сестер надо отвезти в больницу. Разве сейчас время для ваших вопросов?
– У вас есть основания полагать, что именно он нанес Ребекке и Рут ранения?
Мама открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Разве это не было очевидным? Потом я вспомнила, что вся измазана кровью. Со стороны могло выглядеть так, будто я сделала это.
– Я была в сарае. Мы играли. Когда я вышла, они лежали на земле, а этот человек сидел у стола, – проговорила я.
– Вы в крови, – начал шериф.
– Это потому, что я побежала за помощью, а потом вернулась сюда. Я села и держала их на коленях.
– Значит, вы прикасались?.. Я прошу прощения.
Он хотел сказать, что нельзя было прикасаться к такому кровавому клубку.
Я посмотрела вокруг и заметила, что машина «скорой помощи» стоит на месте. Я пришла в ужас, оттого что они не торопятся в больницу. Рути и Беки были уже мертвы. Я видела это, но мое сознание отказывалось принять истину.
– Я люблю своих сестер! Я люблю своих сестер! – кричала я шерифу.
Прибыла еще одна машина из больницы, и врачи начали медленно разжимать мои руки, чтобы уложить Рути и Беки на пластиковые носилки. Но я не отпускала их. Все, кроме мамы, не знали, что делать, и выглядели растерянными.
– Дайте нам минуту, – тихо попросила она. Я обратилась к шерифу:
– Я держала их, потому что они могли быть еще живы. Я думала, что они слышат меня. Я не хотела, чтобы они боялись! Как бы вам понравилось, если бы ваша сестра умирала в одиночестве?
Шериф помог подняться моей маме на ноги и посмотрел вниз.
– Не очень, мисс, – наконец проговорил он.
Миссис Эмори завела меня в дом, умыла, а потом нашла чистую рубашку отца. Маму она усадила в кресло.
– Я хочу отправиться с ними, – сказала мама, пытаясь встать.
– Всему свое время, сестра Кресси, – остановила ее миссис Эмори.
Она поставила чайник, сделала маме травяной настой и помешала рагу.
– Давайте сейчас думать только о том малыше, которому суждено родиться. Только о нем.
Одна «скорая помощь» уехала, но вторая все еще стояла во дворе, когда появился папа. Он выскочил из грузовика, и на его руке болталась связка фазанов. На перьях птиц застыли капельки крови, а глаза напомнили мне потухший взгляд Рути. Папа был очень возбужден. Он подумал, что «скорая» во дворе означает, что у мамы начались схватки раньше положенного срока.
– Где мои девочки? – закричал он. – Почему они не с мамой?
Миссис Эмори проглотила комок в горле, а потом открыла двери. Еще не войдя в дом, он прочитал ужас на лицах докторов. Миссис Эмори шепнула ему несколько слов. Мама поднялась с кресла, подошла к двери и тяжело прислонилась к косяку.
– Лонни. Дорогой мой, – сказала она.
Папа упал на колени, и фазаны отлетели в траву. Он кричал так, что темнеющие небеса, казалось, расколются пополам:
– Отец Небесный, возьми меня! В своей великой милости, Отец Всемогущий, возьми меня, возьми меня, забери, забери меня вместе с ними!
Глава четвертая
Журналисты начали звонить еще до похорон. Нам приходилось догадываться, когда звонят родственники, а когда на нас начинает охотиться пресса. Журналисты умели притворяться. Они не являлись к нам во двор с опознавательными знаками телеканалов. Грузовики со спутниковыми антеннами останавливались на дороге, прятались между деревьями. Там же до этого скрывался Скотт Эрли. Журналисты снимали ехавших по дороге людей, даже туристов, которые отправлялись в горы.
Поскольку дом был наводнен людьми, в том числе моими тетушками, которые пытались удержать мою маму в кровати, а папу уже дважды вызывали в полицию, отвечать на звонки приходилось мне.
– Вы Крессида Свон? – услышала я женский голос, мягкий и тихий, как у учительницы воскресной школы.
– Вероника, – поправила я ее.
