Лесли Шнур - Он, она и ...собака
Дэниел был отличником, спортсменом, выдающимся и заметным. С раннего возраста Билли научился позволять ему побеждать — в беге, в заучивании правил, в настольных играх. Он разрешал Дэниелу быть душой компании — шутить, играть, паясничать. В противном случае Дэниел мог разозлиться. И Билли думал: да какого черта, если брату так важно быть первым, пускай будет. У самого Билли, конечно же, были друзья, он блестяще учился, за успехи в естественных науках получил знак отличия. Просто при этом он всегда был на страже, защищая брата и обеспечивая ему лидирующие позиции. И если Дэниел чувствовал себя неуютно на любом месте, кроме первого, Билли было неуютно в роли лидера. В результате из них двоих он вырос более чутким, тактичным, заботящимся больше о чувствах других, чем о собственных. Мама всегда говорила о нем — «ласковый».
Какой ценой была оплачена доброта Билли, трудно четко сформулировать. Однако он очень рано понял: никогда ему не захочется стать президентом Соединенных Штатов или кем-то в этом роде.
«Ненавижу Леттермана. Вульгарный, убогий и не смешной!» — подумал Билли, поднялся и пошел в кухню. Сид помчался впереди и оказался на месте раньше. Минуло, пожалуй, десять часов с тех пор, как он ел свои любимые вонтоны с куриным супом из корейской закусочной на углу возле его конторы. Но кухонные шкафы в доме оказались пусты. Как и холодильник. Ладно, приготовим яйца. Если супа нет, первым делом вспоминаешь про яйца.
Три штуки, в мешочек, немножко соли, много перца. Билли быстро съел их стоя, тупо глядя в кухонный пол. Потом выключил телевизор, рухнул на черный кожаный диван и обвел взглядом окружающее пространство. Сид свернулся калачиком у его ног. Эта квартира точно отражала сущность Дэниела. Добротная, ухоженная, дорогая, полное отсутствие индивидуальности. Напоминает номер в отеле. Единственные предметы, имеющие отношение к личности хозяина, — несколько книг (из списка бестселлеров, разумеется; он их читал, чтобы при случае поддержать беседу — и никогда просто ради получения удовольствия от чтения) и фотографии хозяина. Дэниел катается на лыжах в Гштааде. Дэниел прыгает с парашютом на юге Франции. Дэниел в походе в Национальный парк Йосемит в Калифорнии. Дэниел на игре «Янки». Дэниел пожимает руку мэру. Так художник изображает свою музу вновь и вновь, в различном окружении или в разных стилях — это голубой период, а вот это кубизм, а здесь абстракция, — но в случае Дэниела музой художника был сам художник.
Что касается женщин, об этом Билли думать не хотел. То, что произошло в Сан-Франциско, давно закончилось, и точка. Он не хотел сравнивать темы «Дэниел и женщины» и «Билли и женщины». Поезд ушел. Давным-давно. И на путях осталось так много крови, что изучать там нечего.
Билли с досадой поднялся и включил компьютер. В ожидании, пока тот загрузится, уставился на экран, постукивая по столу тремя пальцами, сначала всеми одновременно, потом поочередно, увертюры к «Вильгельму Теллю». Открыл почту. Тонны спама. Порнография, которую даже не нужно открывать, чтобы увидеть содержание. На этот раз, похоже, женщина делает минет жеребцу. Это же невозможно, да? Он непроизвольно обернулся на Сида, который уже успел уснуть на своей подстилке. Отлично. Не то чтобы он был ханжой, вовсе нет, но не хотел, чтобы даже собака видела подобное! Представить только, что у него на коленях сидел бы ребенок, рассказывал о школьных новостях, смеялся — и тут такое… Билли потер ладонь указательным пальцем. Он не знал, что намерен делать, но происходящее определенно было неправильно, и он должен вмешаться.
У него были свои представления о том, что правильно. Не протискиваться между рядами, опоздав в кино; говорить «простите», случайно толкнув кого-то; пропускать выходящих, прежде чем войти в помещение; аккуратно водить машину и никогда не ездить на «хаммере», пожирающем тонны бензина армейском внедорожнике, которому нет места — из-за экологических проблем, его размера его символичности — в руках частных владельцев. (Что следующее: истребитель Ф-16 на заднем дворе?) Уважать обязательства по отношению к семье, платить налоги, ибо это твой гражданский долг. Поступать правильно, потому что это отличает человека от утки.
Кроме того, у него были представления о «правильности» в языке. Когда он слышал, как ребятня на улице выкрикивает бранные слова, или когда его коллеги употребляют вариации нецензурных выражений, или когда его так называемый братец отличился чем-то подобным за праздничным столом в День благодарения, он кривился. Опять же не потому, что был ханжой, не потому, что в принципе не воспринимал просторечия или у него был такой уж богатый словарный запас. Просто он полагал, что человек разумный и тактичный по отношению к окружающим должен говорить на нормальном языке. Обращение к бранной лексике лишь демонстрирует необразованность, или невоспитанность, или глупость человека.
Приходилось взглянуть правде в лицо: именно потому его и считали занудой. Наверное, так оно и есть. Душевный, не сквернословит, играет на тромбоне, смотрит исторический канал по телевизору, уважает чистоту языка, аквалангист (и даже это увлечение, с которым у других связаны мечты о приключениях, для него означало просто возможность пару раз в год полюбоваться рыбками, губками, кораллами и прочими подводными созданиями, коих после погружений он прилежно вносил в каталог) — зануда из министерства финансов.
С работы пришла сотня писем. Проекты новых законов, новые инструкции, дополнения к старым инструкциям, совещания, изменения в сроках совещаний. Скучная, бестолковая информация. Если бы он не любил свою работу так сильно, не понимал ее важности, то, наверное, заболел бы от тоски. Но потом он читал в газете, что какой-то школе урезали бюджет, отменили специальные образовательные программы, дополнительные музыкальные занятия, и тут же воодушевлялся. Порой он ненавидел свою работу, но обожал возможности, с помощью которых можно было изменить мир к лучшему.
Еще почта: шутка от папы, сентиментальное стихотворение от мамы, семейные фото от кузины из Калифорнии. Новости из Международного клуба аквалангистов и предложения путешествий на Козумел, в Новую Зеландию, Белиз. Бред его приятеля Джима, борца за свободу, на этот раз на тему статьи из «Очевидца». Когда это стало круто «дискредитировать» либералов? Или пускай не самих людей, но унижать либеральное, социально значимое мышление? «Я люблю Джима, — подумал он, — я знаю его почти всю жизнь. Мы почти братья». Тут он коротко расхохотался. Ближе, чем братья. Забавно, думал он, закрывая почту и выключая компьютер, насколько дружба, а значит, и любовь (наверное), которые длятся годами, создают историю, могут превосходить по значению тот факт, что на самом деле Джим — ограниченный, саркастичный… придурок.
