Кэтрин Эллиот - Сожаления Рози Медоуз
– Так, – решительно произнесла Элис, захлопнув за ним дверь. – Прокладывай тропу, Макмедоуз, пора разобраться с бунтующими аборигенами.
Мы вошли в кухню, где сопровождаемый визгами и смехом звон ложек, стучавших о миски, становился все громче и громче. Войдя во вкус, маленькие дочери Элис горланили во весь голос, и Элис пришлось набрать побольше воздуха в легкие, выпятить грудь и заорать что есть мочи:
– ВСЕ, ХВАТИТ!
Повисла мгновенная тишина, потом раздалось хихиканье, потом девчонки надулись. Я довольно плюхнулась на стул с подушками у окна и наблюдала оттуда, как Элис утешает и ругает своих питомиц, предлагая батончики-мюсли вместо шоколадных колечек мол, Зена, королева воинов, ест их регулярно. Несмотря на протестующие вопли, она крошила мюсли в миски. Я тихонько гладила кота, который согнал Айво с моих колен, и оглядывала крошечную, хаотично обставленную кухню с разномастной мебелью из крашеного дерева. Кухня была похожа на избушку Гензеля и Гретель. Буфеты рассыпались, стоило лишь до них дотронуться; короткие опоры колченогих столов держались на подоткнутых газетах; шкафчики не закрывались; все было от разных сервизов, и ни один предмет первоначально не предназначался для практических кулинарных целей. Но поскольку почти все поверхности были завалены игрушками, книжками и старыми журналами, в общем-то было все равно.
Среди развала и беспорядка, на простых беленых стенах, висели картины Элис уверенные, сильные мазки гуаши храбро сияли на полотнах; решительное творчество посреди суматохи повседневной семейной жизни. Стол, за которым мы сидели, лишь наполовину предназначался для пакетов с хлопьями и детской посуды с Кроликом Питером; другую его половину занимали трафареты, альбомы и банки из-под варенья, забитые кистями и перьями для каллиграфии. В своей жизни Элис нашла компромисс. Ей так было удобно, и это сразу бросалось в глаза. Я знала, что кажущийся беспорядок на самом деле искусно продуман, и, если понадобится, Элис в мгновение ока отыщет в мусорной куче, нагноившейся поверх томика А. С. Байатт на столе, хоть тренировочный тапок, хоть ключи от машины, хоть талон из химчистки. Втайне от всех Элис была очень организованным человеком. И то, что мы видели, – всего лишь художественно устроенный, организованный хаос.
Из-за этой полубессознательной обстановки в доме Элис каждый раз, когда я возвращалась к себе домой, я острее ощущала подавленность. Дом номер 63 по Меритон-роуд с его традиционно полосатыми обоями и цветочными бордюрами, ровными рядами серебряных фоторамок, табакерками, с ослепляющей симметричностью выстроившимися на до блеска отполированных столах, с его пышными подушками на упругих диванах – такими, что садившийся на них подскакивал, как горошинка, – после утра, проведенного с Элис, наш дом казался образцом мещанской напыщенности.
Естественно, Гарри все эго было по вкусу; застывшая, формальная, устрашающая атмосфера с претензией на великолепие. Со временем я поняла, что он хотел построить упрощенную версию старинного особняка, но когда огромный портрет дядюшки Бертрама занял всю стену в гостиной, а подвесной канделябр низко и угрожающе повис на хрупком потолке столовой, мне это показалось смешным, а не роскошным. После моего переезда мы горячо спорили из-за ремонта, и я не могла поверить в происходящее, когда он запретил мне вдоволь поработать паровым десорбером. Но Гарри был непреклонен. И хотя я пыталась слегка упростить обстановку, в последнее время мне удавалось лишь тайком разбрасывать диванные подушки и перемещать табакерки каждый раз, когда я проходила мимо. И даже эти мелкие акции протеста не проходили незамеченными. Гарри мигом наводил порядок, мягко укоряя меня: «Вижу, ты не выбросила вчерашние газеты, Рози; им ни к чему валяться здесь на день дольше, чем необходимо». Или: «Неужели тебе нравится, когда пальто висит на перилах?» Или: «Рози, почему твои лучшие туфли валяются у черного хода?»
Они хотят убежать, думала ответить я, но прикусывала язык и покорно отправляла туфли обратно в шкаф, выбрасывала старые газеты и вешала пальто на место.
В тех редких случаях, когда Элис и Майкл приглашали нас на ужин, Гарри практически немел от ужаса при виде их дома. Когда по пути домой к нему наконец возвращался дар речи, он бормотал что-то вроде: «Чудная парочка, вот уж чудная. Как только люди могут так жить. Они что, друиды, что ли?»
Я улыбнулась про себя, опустившись на гобеленовые подушки и терпеливо ожидая, когда Элис уделит мне внимание. Она налила детям в чашки апельсиновый сок, а нам поставила кофе, и тут, внезапно и необъяснимо, когда она села за стол напротив меня, моя решимость начала слабеть. Как я могу просить одобрить разрушение того, что она, как и любая другая мать, которую я знаю, изо всех сил старается сохранить? Она держит обязательства, она верна детям, мужу, своему рисованию, саду, она успевает все – и как я могу признаться, что хочу уйти от всего этого, бросить все обещания и позволить им упасть на землю с глухим стуком?
– Так-так, – проговорила она. – Что случилось?
– Хммм? – (Я рассеянно гладила кошку, притворяясь, что ничего не слышала.)
– Что случилось, с чего это ты сбежала из дому на рассвете?
– О, ничего особенного. – Я с несчастным видом потягивала кофе. – Надоело сидеть в четырех стенах с ребенком, как обычно, только и всего. Утренняя тоска по четвергам, подумаешь.
– Меня не проведешь: ты сама не своя, с того момента, как пришла, даже Майкл заметил. В чем дело?
– Ох, не знаю, просто вчера я кое-что решила. Поздней ночью, после отвратительной вечеринки, расхрабрившись от красного вина, приняла отважное решение. Но сегодня, здесь, на твоей кухне, в холодном свете утра четверга, оно уже кажется смехотворным. – Я подняла глаза и вымучила бодрую улыбку. – Забудь. Как твои картины? Дозвонилась до того парня, который хочет устроить совместную выставку?
Элис разглядывала меня через стол; ладони неподвижно сжимали кофейную чашку. Внезапно она опустила ее, потянулась через стол и взяла меня за руку.
– Сделай это, – выдохнула она.
– Что???
– Сделай это. Ты же хочешь уйти от него, да? Решила прошлой ночью, я же вижу. Ради бога, Рози, сделай это, и немедленно!
– Но… как ты узнала?
– Господи, Рози, да это же очевидно! Рано или поздно ты бы все равно это сделала: это вопрос времени, только и всего! Ни одна женщина в своем уме не стала бы терпеть его так долго; только такая жалкая слабачка, как ты, дотянула до конца!
– То есть… ты правда думаешь, что я должна его бросить?
– Тебе не надо было вообще выходить за него. Он придурок, и тебе это известно!
– Элис!
