Виктория Холт - Изумруды к свадьбе
– Вы, конечно, правы, – кротко заметила мадемуазель Дюбуа. – А вот и галерея.
И с этого момента я уже забыла о ней. Я находилась в длинной комнате, освещенной светом, лившимся из нескольких окон, а на стенах... картины!
Самого поверхностного взгляда было вполне достаточно, чтобы определить – полотна очень ценные. В основном здесь находились картины французской школы. Я увидела висящие рядом картины кисти Пуссена и Лоррена и была, как никогда ранее, поражена холодным самообладанием одного и внутренней драмой другого.
Я наслаждалась чистым золотистым светом пейзажа Лоррена, и мне хотелось обратить внимание стоявшей рядом со мной женщины на его тонкое и изящное письмо. Я подумала, что он, наверное, научился этому у Тициана – накладывать темные мазки поверх сочных цветов, которые создают такой неподражаемый эффект игры света и тени.
А вот и Ватто, как всегда причудливый и воздушный... Я в счастливом полузабытье переходила от картины к картине, от раннего Буше к веселому эротичному Фрагонару.
Но внезапно я почувствовала, что мною начинает овладевать чувство негодования, ибо все картины требовали немедленной реставрации. Как же можно было довести их до подобного состояния?!
Некоторые картины страшно потемнели; другие выглядели так, будто их покрыла туманная пленка, или, как говорят профессионалы, они «зацвели». Некоторые были явно повреждены сыростью. Виднелись характерные пятна, оставленные мухами, а в некоторых местах слой краски был настолько поврежден, что отделился от холста. Кое-где темнели следы ожогов, будто очень близко к картине подносили свечу.
Забыв обо всем на свете, я в полном молчании переходила от картины к картине, прикидывая, что понадобится не менее года работы, а возможно, и больше, чтобы привести все в относительный порядок. Каждое полотно требовало индивидуального подхода, а на это могут уйти месяцы. Ведь когда начинаешь изучать подобные вещи более придирчиво и внимательно, всплывает масса других, ранее не замеченных дефектов.
– Как вы находите коллекцию? – спросила мадемуазель Дюбуа.
– Она великолепна, но срочно нуждается в реставрации.
– Тогда, мне кажется, вам надо немедленно приступать к работе.
– Но нет никакой уверенности в том, что эту работу поручат мне. Я женщина, и поэтому, как видите, не могу считаться способной на такие дела.
– Реставрация действительно не совсем обычное для женщины занятие.
– Вовсе нет. Если у человека есть для этого призвание и талант, то его пол не имеет никакого значения.
Она засмеялась довольно глупым смехом:
– Позвольте не согласиться. Все-таки существует мужская работа и женская работа.
– Есть гувернантки, а есть наставники, не так ли? – Я дала ей понять, что не собираюсь продолжать этот бессмысленный разговор. – Поручат ли мне это дело – полностью зависело от графа. Но если он человек с предрассудками...
Где-то рядом раздался капризный голос:
– Хочу посмотреть на нее! Я же сказала тебе, Нуну, я желаю посмотреть на нее. Костяшке было приказано отвести ее в галерею.
Я взглянула на мадемуазель Дюбуа. Костяшка! Подходящее прозвище.
Негромкий, спокойный голос попытался урезонить юную особу, но тщетно:
– Дай же мне пройти, Нуну! Ты глупая старуха! Уж не думаешь ли ты, что сможешь остановить меня?
Дверь галереи с шумом распахнулась, и в зал влетела девочка. На ней было голубое платье, идеально гармонировавшее с ее распущенными волосами. Красивые темные глаза искрились от удовольствия – скандал был ей по нраву. Даже если бы меня и не предупредили заранее, я могла бы сразу определить, что Женевьева де ла Таль совершенно неуправляема.
Девочка устремила на меня пристальный взгляд, я ответила ей тем же. Она произнесла по-английски:
– Добрый день, мадемуазель.
– Добрый день, мадемуазель, – ответила я в том же тоне.
Кажется, ей это понравилось, и она вошла в галерею. Следом за ней появилась седовласая женщина. Это, конечно, была Нуну, ее няня. Видно, она находилась при девочке с самого ее рождения и, наверное, тоже была повинна в том, что ребенок вырос таким избалованным.
– Так, значит, вы приехали к нам из Англии? – сказала девочка и, не дожидаясь ответа, добавила: – А мы ожидали мужчину.
– Должен был приехать мой отец, но, поскольку он умер, я взяла на себя выполнение его обязательств.
– Я не понимаю, – ответила она.
– Может быть, будем говорить по-французски? – спросила я на ее родном языке.
– Нет, – решительно ответила она. – Я вполне прилично говорю по-английски. Я мадемуазель де ла Таль.
– Понятно. – Я обернулась к пожилой женщине и, улыбнувшись, поздоровалась с ней. – Я нахожу собрание картин великолепным и невероятно интересным, – обратилась я к ней и к мадемуазель Дюбуа, – но совершенно очевидно, что с ними плохо обращались.
Никто из них ничего не ответил, но девочка, явно обеспокоенная тем, что на нее не обращают внимания, грубо сказала:
– Это вас не касается, потому что вам все равно не позволят остаться в замке.
– О, моя дорогая... – прошептала шокированная Нуну.
– И я не буду молчать, если сама этого не захочу. Вот подождите, скоро вернется мой отец!
– Но, Женевьева... – Няня бросила на меня умоляющий взгляд, прося извинить ее подопечную за дурные манеры.
Девочка зло сощурила глаза.
– Может быть, вы полагаете, что сможете остаться здесь, но мой отец...
– Если, – сказала я, – ваш отец ведет себя подобным образом, то ничто в мире не заставит меня остаться в этом доме.
– Говорите по-английски, когда обращаетесь ко мне, мадемуазель.
– Но мне кажется, что вы забыли этот язык точно так же, как забыли хорошие манеры.
Она неожиданно засмеялась, вырвалась из рук няни и подошла ко мне.
– По-моему, вы подумали, будто я очень недобрый человек, – сказала она.
– Я вообще о вас не думала.
– А о чем же тогда вы думали?
– В данный момент о картинах.
– Они для вас представляют больший интерес, чем я?
– Безусловно, – ответила я.
Женевьева явно не знала, что ответить. Она нервно передернула плечиками, повернулась и произнесла более спокойно:
– Ну ладно, я посмотрела на нее. Эта дама не очень молода и привлекательна. – С этими словами девочка гордо вскинула голову и, прошествовав мимо нас, вышла из комнаты.
– Вы должны извинить Женевьеву, мадемуазель, – растерянно пробормотала старая няня. – У нее приступ дурного настроения. Я пыталась удержать ее. Боюсь, что она обидела вас.
– Нет, все в порядке, – ответила я. – К счастью, у меня крепкие нервы.
– Нуну! – требовательно и раздраженно позвала девочка из коридора. – Иди скорее сюда!
