Эмили Грейсон - Беседка любви
Белая беседка, пронизанная лучами солнца, словно парила в теплом весеннем воздухе. А внутри беседки его ждала она.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Богатый юноша с подбитым глазом удивительно быстро вошел в жизнь Клэр. Она и представить не могла, что может влюбиться вот так, живя вместе с родителями. Клэр всегда думала, что это случится в далеком будущем, в котором не будет места тесному, вечно переполненному людьми дому, где ей никогда не удавалось побыть одной. Позже девушке казалось, что она влюбилась в Мартина в тот самый момент, когда предложила ему приложить кусок мяса к заплывшему глазу и привела к себе на кухню. Но в те первые дни Клэр отказывалась верить в свои чувства, убеждая себя, что всего лишь хотела помочь — ведь именно так воспитал ее отец — и что она помогла бы любому, кто пришел в беседку с разбитым лицом.
Но между тем в ожидании новой встречи с Мартином она волновалась так, что у нее начинал болеть живот. Обычно это состояние называют бабочки в животе, но такое выражение казалось Клэр слишком фривольным для описания ее чувств. Встретившись через неделю, они немного посидели в беседке, потом прошли полмили до ближайшего луга и развалились на траве. Мартину хотелось знать о девушке все, поэтому Клэр рассказывала о своей семье, о том, как в восемь лет чуть не умерла от менингита, о том, как мечтала стать скульптором и ходила на дополнительные уроки искусств, а потом каждый раз выигрывала на ежегодном состязании учеников. Мартин в свою очередь рассказывал ей о родителях, о своей мечте стать шеф-поваром, о том, как ему не хочется ехать осенью в Принстон учить экономику, и что он с куда большей радостью отправился бы в кулинарную школу. Они делились множеством историй и торопливо расспрашивали друг друга обо всем на свете, словно старались выговориться за все потерянное время.
Мартин и Клэр условились встретиться на следующий день, на этот раз рядом с небольшим прудом неподалеку — там можно было поплавать, хотя погода еще не слишком подходила для купания. Когда в половине четвертого девушка пришла на берег, Мартин уже ждал ее. Он сидел на прогретом солнцем большом камне. Рядом лежала сброшенная рубашка, и Клэр мельком взглянула на его тонкие руки и полоску темных волос на голой груди. Вскоре они уже плескались в холодной воде, едва касаясь пальцами ног скользкого дна; они плавали, изредка задевая друг друга коленями и покрытыми мурашками плечами.
Клэр уже успела замерзнуть, когда Мартин оказался совсем близко, он словно пересек невидимую черту, которой люди обычно отграничивают свое личное пространство. Но Клэр почему-то совсем не хотелось, чтобы он отодвинулся.
— Здравствуй, — сказал он.
— Здравствуй, — ответила она.
Клэр знала, что он собирается ее поцеловать, и в животе у нее снова что-то тревожно сжалось. Она не понимала, откуда взялась эта смутная тревога, и ничего не могла с собой поделать. Ее мама со своей чрезмерной заботой, с вечными требованиями носить шерстяные шапки зимой и предостережениями быть осторожной с мужчинами в любое время года говорила: «Не верь парням. Ты очень милая девочка, поэтому они будут вешать тебе лапшу на уши и заставят делать то, о чем ты потом сильно пожалеешь».
И сейчас мамины слова настойчиво звучали в голове Клэр, хотя это было последнее, о чем ей хотелось думать. Почему она должна доверять Мартину? У нее не было никаких причин для этого. Клэр знала, что у его отца, Эша Рейфила, была репутация жесткого и безжалостного человека — на самом деле однажды он обманул и ее папу (это было как-то связано с оплатой за покраску садовой стены). Но сейчас, стоя в холодной воде, Клэр отказывалась думать головой. Мартин положил мокрую руку ей на плечо и притянул девушку еще ближе. Клэр тут же почувствовала, как начинает заливаться краской; щеки у нее горели.
Конечно, она ждала поцелуя, но ей было всего семнадцать, и внезапно нахлынувшие чувства ее тревожили. Ребята в школе постоянно заигрывали с ней, приглашали на свидания, а играя в баскетбол, бессовестно выкрикивали комплименты и признания с другого конца поля. С некоторыми из парней она даже ходила в лонгвудский кинотеатр, а с Роем Кренсшоу как-то раз целовалась на балконе во время кинохроники. Рой, смазливый мальчишка, с волнистыми светлыми волосами и вечно сонными глазами, был игроком школьной баскетбольной команды. Целуясь с ним, она почти ничего не чувствовала, только переживала, не смотрят ли на них другие зрители, и слегка морщилась от маслянистого вкуса его губ и языка — перед этим Рой успел вдоволь наесться попкорна.
Но поцелуй в весеннем пруду был совсем другим. Чуть коснувшись ее губ, Мартин отстранялся и вновь и вновь легко касался уголков ее рта, влажной середины… Запах от щедро политой тоником волнистой шевелюры Роя Кренсшоу заставлял Клэр сдерживать дыхание. А сейчас она сладостно вдыхала аромат нагретых солнцем волос Мартина. В этом аромате, естественном, как вода, как камень, на котором он ждал ее, смешивались сладость уходящего детства и что-то темное, взрослое. «Сладкая кислинка», — легкомысленно подумала Клэр. В эти мгновения ей стало понятно, о чем были все те отчаянно романтичные фильмы, которые они с сестрой смотрели в лонгвудском кинотеатре, — вот о чем говорили все экранные герои. Она подумала, как ей повезло, что она встретилась с Мартином и, наконец, испытала это чувство. Внутри нее проснулось то, что сладко спало все предыдущие годы. Пробудилось, встряхнулось и словно сказало: «Время пришло».
Вскоре Мартин и Клэр сумели так устроить свои школьные и домашние дела, чтобы видеться три-четыре раза в неделю. Если им не удавалось встретиться, Клэр ощущала на сердце холодную тоскливую пустоту. Даже когда они были вместе, девушка не могла успокоиться. «Нет, пора бы уже взять себя в руки», — однажды подумала Клэр на уроке домоводства, глядя на выведенный ею совершенно дикий шов на кармане фартука, окончательно его изуродовавший.
Затем они с Мартином окончили старшую школу, и каждый день Клэр спала допоздна. Иногда она валялась в кровати и думала о Мартине до тех пор, пока встревоженная мама не начинала стучаться в дверь ее комнаты, чтобы узнать, все ли в порядке.
— Все хорошо, — кричала Клэр, но мама все равно заходила и прикасалась ладонью к ее лбу.
— Ну, лоб у тебя холодный, — задумчиво говорила она, с любопытством поглядывая на дочь.
Однажды, когда дома никого не было, Клэр позвала Мартина к себе, чтобы показать одну из своих маленьких глиняных скульптур, которыми родители украсили каминную полку. Это была девочка, читающая книгу. Мартин долго рассматривал фигурку, представляя, что это сама Клэр в детстве. Она больше всего на свете хотела стать скульптором, но у ее родителей не было денег, чтобы отправить дочь в школу искусств. И даже если бы родители и могли оплатить ее обучение, призналась Клэр Мартину, они вряд ли позволили бы ей заниматься любимым делом. Свифты были глубоко консервативными людьми. Они давно решили, что после школы их дочери будут работать в Лонгвуд-Фолс: начнут помогать отцу либо станут секретаршами у доктора или дантиста. Именно этим занималась Маргарет, сестра Клэр: отвечала на звонки и составляла расписание для старого рассеянного доктора Сомерса. Ей не очень-то нравилось сидеть целыми днями за столом, отгородившись от мира гладким матовым стеклом, слушать кашель пациентов, ожидавших приема, изредка вставать, чтобы поменять старые журналы на новые или покормить флегматичную золотую рыбку, медленно плавающую в аквариуме на подоконнике. И хотя Маргарет никогда не жаловалась, мысль о подобном будущем нагоняла на Клэр бесконечную тоску, особенно теперь, когда она встретила Мартина.
