Оливия Голдсмит - Билли-талисман
— Он гулял с Банни? — спросила Кэйт. Из ее команды Банни, пожалуй, была самой отъявленной и бестолковой пустышкой.
Бина кивнула. Кэйт заметила это боковым зрением, поскольку она все еще не могла оторвать глаз от мужчины, бывшего всего лишь футах в двадцати от нее.
— Ты уверена, что это он?
К удовольствию Кэйт, парень остановился, помедлил и направился в их сторону. Кэйт стояла, приклеившись к нему взглядом, хотя им еще оставалось пройти несколько шагов до бордюра тротуара. Ей показалось, что он посмотрел на нее. Какое-то такси принялось сигналить, его водитель решил предупредить, что они рискуют быть сбитыми, и Бина завизжала, Кэйт оторвала взгляд от парня, и обе кинулись бегом через улицу. Пока они петляли между припаркованными автомобилями, добираясь до тротуара, адонис надел солнцезащитные очки и быстро зашагал прочь.
— В какой цвет, по-твоему, нужно нарядить подружек невесты? — спросила Бина.
Кэйт подавила стон. Бев всех одела в серебро, а Барби выбрала фисташково-зеленый, который даже блондинку делает желтушной.
— Что, если в черный? — ответила Кэйт, зная наперед, что на это нечего и надеяться.
Она вздохнула. Они с Банни были последними из школьных подруг, кто не был замужем, — что ж, по крайней мере, еще оставалась Банни. Кэйт старалась не брать это в голову, хотя любая другая переживала бы на ее месте. Все на свадьбе Бины заметили бы отсутствие кольца на ее левой руке.
— Бина, пожалуйста! Не заставляй меня снова проходить через это. Может, мне еще нацепить табличку с надписью «Несосватанная»?
— Кэйт, ты должна быть моей почетной подружкой. Барби была всегда ближе с Банни, а Бев… она, по сути, никогда меня не любила.
— Бев никогда никого не любила, — сообщила Кэйт Бине не в первый раз, взяв ее за руку. — Ах, я тронута, правда.
Они подошли к двери салона. Кэйт придержала дверь для Бины, которая с трепетом вступила внутрь.
Глава IV
Кэйт знала, что салон-спа был не похож ни на что виданное Биной до сих пор, — своего рода постиндустриальный французский будуар с мавританскими мотивами. Вот почему она выбрала это место. Не из хвастовства, а для того, чтобы сделать своей подруге что-то особенно приятное.
— Вот мы и здесь, — театрально прошептала она, — в самом дорогом салоне в Нью-Йорке, — и она посмотрела в лицо Бине, оценивая произведенное впечатление. — Во всем городе, — повторила она.
— Вот это да! — смогла лишь выдать Бина, обводя взглядом легкие занавеси, пол и кресло «бержер» в стиле Людовика XVI.
Кэйт улыбнулась и подошла к стойке. Юная азиатка улыбнулась в ответ и изогнула великолепно очерченные брови в молчаливом вопросе. Они здесь прекрасно подправляют брови.
— Кэйт Джеймсон, — заявила Кэйт. — Нас двое, — добавила она, пока Бина застенчиво пряталась у нее за спиной. — Нам нужен маникюр, педикюр и депиляция пальцев ног.
— Пальцев ног? — прошептала Бина из-за спины, но Кэйт не обратила внимания.
— У нас заказано заранее. У меня есть номерок.
— Одну минуту, — ответила очаровательная распорядительница. — Пожалуйста, присядьте.
Конечно, было не так просто устроиться на единственном антикварном кресле, поэтому Кэйт настояла, чтобы Бина присела, и она с робостью подчинилась.
Затем она вскинула глаза к Кэйт и схватила ее за руку:
— Ах, Кэйт, я боюсь. Что, если я пройду через все это, и оно принесет мне несчастье? А если Джек не…
— Бина, не глупи. Как ты можешь утверждать такое? — вздохнула Кэйт. — Я сегодня целый час убеждала восьмилетнего мальчишку в том, что колдовство бессмыслица. Не заставляй меня повторять это снова.
— Ладно, что тут скажешь, маленькая мисс Логика. Да, я суеверная. Никаких черных кошек, шляп на кроватях, не дарить обуви подругам.
— Обуви подругам?
— Ага. Ты даришь подруге туфли, и она бросает тебя, — пояснила Бина. — А ты не знала?
— Бина, ты просто сумасшедшая, — ответила Кэйт. — Как бы то ни было, это для тебя важный день, и я хочу быть к этому причастна. Расслабься и наслаждайся. Все будет отлично, и вечер с Джеком пройдет чудесно.
Бина все еще сомневалась. Она вытянула шею и снова огляделась вокруг.
— Должно быть, это дорогое удовольствие, — молвила она. — Прикинь, я могла бы сделать все в Бруклине у корейца Кима за четверть здешней цены. И думаю, было бы нисколько не хуже.
Кэйт улыбнулась:
— Может, и да, а может — нет. Зато какая здесь обстановка!
— Моя мама сказала бы: «Обстановка — шмобстановка, покрасьте-ка мне ногти».
— Знаешь, я люблю твою маму, но иногда она не совсем в курсе дела.
Бина выглядела смущенно.
— А как пишется «шмобстановка», а? — спросила Кэйт весело.
— Это не напишешь, — ответила Бина. — Это идиш. Разговорный язык.
Кэйт рассмеялась. Это была обычная словесная игра между ней и Биной, которая была в ходу у них с тех пор, как Кэйт переступила порог дома Горовицев, и миссис Горовиц заявила, что отец Кэйт не знает «бупкис», как вырастить «шейну майделу».
Тогда Кэйт еще не ведала, что «бупкис» значит «абсолютно ничего», а «шейна майдела» — «красивая девочка», но она поняла это из контекста. Она узнала также, что означают слова «пуц», «шноррер» и «гониф», все они звучали благозвучнее их английских эквивалентов.
Кэйт отмечала все праздники в доме Бины, даже если это были ее собственные праздники, и она научилась ценить субботнюю тарелку со сладкой еврейской лапшой. Когда для Кэйт пришло время первого причастия, миссис Горовиц сшила ей белое платье и купила головной убор. (Бина, тоже захотевшая белое платье и головной убор, получила их, хотя доктор и миссис Горовиц и не пошли на то, чтобы позволить ей встать в ряд с девочками-католичками во время церемонии.) Кэйт была сильно разочарована, когда священник на уроке катехизиса убеждал их, что дурачества на Хеллоуин — это смертельный грех. Она поделилась этим с мамой Бины и получила от нее наставление:
— Грех-шмех! Делай что вздумается в этом мешугене[2]костюме и получай свои конфеты. И не думай об этом.
— Но я не хочу отправиться в ад после смерти, — говорила ей Кэйт с ужасом.
— Ад-шмад, — отвечала миссис Горовиц. — Поверь мне, детка, есть только один ад — и он здесь, на Земле. — Она привлекла Кэйт к себе и прошептала: — Есть только рай, милая. И именно там сейчас твоя мама.
Так или иначе, но убеждения миссис Горовиц сыграли свою роль. Через несколько месяцев после урока катехизиса Вики Браун сказала Бине, что ее мама-еврейка отправится в ад после смерти, и тогда Кэйт повернулась к Вики и заявила:
