Элла Фельдбуш - Найти в себе силы
— Я что-то не вижу неразлучную парочку — Соколову и Гладкову.
— Мы здесь, Градислава Юрьевна, — в один голос закричали девчонки, стоя под дверью. В классе послышалось хихиканье.
— Может быть, вы все-таки одарите меня счастьем наблюдать вас, — строгим тоном произнесла учительница. Градислава Юрьевна была, в сущности, преподавательницей неплохой и понимающей, но при этом свято старалась блюсти «гимназические традиции». Несмотря на годы (злые языки поговаривали, что сама она в школе училась еще до революции), Градислава Юрьевна сохранила прямую горделивую осанку и властный взгляд, поневоле заставлявший любого ученика, уличенного в смертном грехе, вжимать голову в плечи. К таковым относились злостные опоздания, хроническая неуспеваемость и даже отсутствие сменной обуви зимой. В настоящую ярость Градислава Юрьевна приходила, если нерадивый школьник неверно выговаривал ее имя-отчество: покраснев и надув щеки, сверкая глазами, она немедленно направлялась к классному журналу, чтобы поставить бедняге заслуженный кол. Но особый колорит ей добавляла манера говорить в нос, картавить «по-французски». Редкий ученик избежал соблазна исподтишка передразнить педагога. Хотя долг свой перед образованием эта женщина давно выполнила, уходить на пенсию она не собиралась, считая, что без нее «тут все развалится». Но годы брали свое, а потому Градиславу Юрьевну все сильнее раздражали гомонящие дети, а также их непонятливость и невежливость. Порой она взрывалась из-за сущих пустяков, и потому Лялька со Светой сейчас чувствовали себя крайне неуютно.
Вдвоем они с виноватым видом зашли в класс и начали перетаптываться с ноги на ногу.
— И в чем же причина вашего опоздания на этот раз? — спросила учительница, всматриваясь в девушек пронизывающим взглядом поверх опущенных на нос очков.
Девчонкам, как назло, ничего не приходило на ум, они лишь с глупым видом переглядывались. В классе воцарилась тишина.
— Что ж, садитесь. С вами будет отдельный разговор на перемене. А вас, Гладкова, я бы впредь попросила не являться в школу с такими яркими ногтями. Потрудитесь дома стереть это безобразие, здесь вам не публичный дом.
Свету уже давно нельзя было смутить подобным замечанием, и в ответ она только ухмыльнулась. А потом тихонько шепнула Ляльке:
— И чего Града злобится? Лак как лак… Я сегодня хотела зеленым накрасить, под цвет кофточки, только лень было искать.
Все уроки геометрии проходили по одному и тому же сценарию: проверка домашнего задания, иногда — небольшая контрольная, а затем вялое решение заданий из учебника — смельчаки мучились у доски, все остальные пытались справиться с математическими премудростями в тетрадях. Ляльке все давалось легко: она могла весь урок проболтать на задней парте и все равно к концу занятий знала новую тему лучше всех. Вот и сейчас, закончив переписывать у Светки нерешенное дома, она приготовилась слушать подругу.
— Ну, ты вспомнила Сяву? — шепотом спросила Света, прижимаясь к парте. Плечи Бориса, крупного парня, сидевшего впереди, надежно скрывали девушек от взгляда Грады.
— Не-а.
— Год назад, — Светка не выдержала и решила освежить Лялину память, — в ночном клубе в центре мы познакомились с парнями, мажорными такими. Вспоминаешь? Был этот Сява с другом. Они еще в каком-то блатном вузе учились, у Сявы тачка такая путевая — то ли «хонда», то ли «мерс». И прическа у него бабская была, кажется, каре называется. Он на меня повелся, а другу, по-моему, вообще ничего не надо было. Холеные такие, прикид, все дела… Вот уж у кого денег куры не клюют.
— A-а, что-то припоминаю, — протяжно прошептала Ляля. Вообще-то это было не первое такое знакомство в клубе: у Светки талант сходиться с людьми. Особенно если это молодые парни с деньгой в кармане.
— Сейчас ты окончательно вспомнишь. Мы выходили из клуба в тачку кокаин нюхать. Ты еще отказалась, а зря — толковый был.
— Да, вспомнила, — утвердительно кивнула Ляля. — Да я боялась, что накроют.
— Ерунда, они все кичились, что папочки отмажут.
— Ну, их-то, может, и отмажут, а мои бы не выдержали. Ну, что вчера все-таки случилось?
— Я его встретила в баре. Я там с нынешним была, с Владом. Сява меня узнал, разболтались, телефончик попросил, говорит, что тогда потерял, ну я и дала. А Влад стоит и за всей этой картиной наблюдает… Ой…
Девчонки были так увлечены разговором, что не заметили, как над ними склонилась Градислава Юрьевна.
— Девочки, можете сколько угодно обсуждать ваши приключения на уроках, но пять на экзамене за красивые глазки я вам не поставлю. Людочка, это и вас касается. Я понимаю, что вы претендуете на медаль, но у меня хорошую оценку нужно заработать. — С гордым видом победителя она развернулась и пошла к доске.
Честно говоря, Ляля немного нервничала по поводу медали. Ох уж эти экзамены, никогда не знаешь, чем все закончится. А родители считают, что аттестат с отличием у нее уже в кармане. Что делать, придется постараться…
За геометрией прошла алгебра, затем скучный урок русского языка. Продолжения Светкиного рассказа Ляля так и не услышала: Граду они старались больше не раздражать, а на русском им, как двум завзятым болтушкам, уже давно сидеть вместе не разрешали.
Пришло время идти на физкультуру, и девчонки побежали в раздевалку. Не то чтобы они считали баскетбол самым увлекательным занятием на свете, но играть в спортзале все-таки веселее, чем сидеть за партой в душном классе. Света расстегнула кофточку, и взору Ляли предстали багровевшие на шее засосы. В ответ на вопросительный взгляд подруги Светка продолжила рассказ:
— Слушай сюда! Влад так разревновался, что, пока мы домой шли, с ним говорить было невозможно. Разозлился, понимаешь, Отелло недорезанный! И в подъезде на него как что-то нашло: трясет меня за плечи, «люблю» говорит. Тоже мне любовь. Мы знакомы-то всего ничего. Набросился и давай меня целовать. Комедия. Целовались, целовались, короче, до дома не дошли, так в подъезде и пристроились.
— Даете! — улыбнулась Ляля. Светкины рассказы уже давно перестали ее шокировать, она относилась к ним с долей иронии и без тени осуждения.
Светка принялась натягивать треники, кривляясь перед чудом сохранившимся в раздевалке зеркалом. Ляля искоса наблюдала за ней. Да-а, вот у подруги бедра так бедра. И талия на месте, и грудь — третий номер. Неудивительно, что парни на нее ведутся, как мотыльки, летящие на пламя свечи. По мнению Ляли, ее собственные формы больше всего напоминали гладильную доску. Она была к себе несправедлива — но кто справедлив к своей внешности в семнадцать лет?
