Вера Колочкова - Дом для Одиссея
– Ну не смеши меня, ей-богу! Какой альфонс? Ты же талантливый музыкант! Почти гений! Ты так сегодня утром играл, у меня даже мороз по коже шел…
– И поэтому ты ушла, не дослушав? Брось! Никакой я не музыкант. Я никто. Понимаешь? Никто. Бесполезный воздушный шарик. Твоя игрушка, играющая в дорогие игрушки. Зачем ты купила мне этот «Стейнвей», Лиза? Для чего? Я играю на нем и чувствую себя абсолютно бесталанным и бесконечно тебе обязанным…
– Не надо, прошу тебя. И вообще, это у тебя все временно, тоска такая… Она пройдет. Ты и в самом деле очень талантлив. Я знаю. Да ты и сам это знаешь! У тебя еще все будет…
– Да что у меня будет? Мне тридцать лет! Что у меня может быть? Если сейчас нет практически ничего? Что я еще в жизни делал, кроме участия в дурацких конкурсах? Я не посадил дерева, не ращу сыновей, живу в чужом доме на всем готовом! Я абсолютно бесполезная вещь, Лиза! На свете нет ни одного человека, искренне нуждающегося во мне, в моей мужской силе и помощи!
– А как же я, Лёнь? Я очень нуждаюсь! Ты нужен мне! И этот дом тебе не чужой, он и твой тоже! Зачем ты так? Что ты…
– Нет, Лиза. Ты не понимаешь меня. Не понимаешь даже, о чем я сейчас толкую. Не нужен я тебе. Ты ведь даже ребенка от меня не захотела родить. А зачем? У тебя уже есть одна игрушка, чтоб ее любить, чтоб ощущать в себе суррогатную к ней привязанность. Нельзя ведь жить без привязанностей, правда? И вообще, мы с тобой ролями поменялись, не заметила? Ты, сама того не ведая, возложила на себя ролевую функцию мужчины-добытчика, а мне что оставила? Место хранителя у костра? Роль украшения домашнего очага? А ты не думала, что мне самому необходимо приносить кому-то еду в клювике? А самое главное, чтоб ее кто-то очень сильно ждал и на нее надеялся, как на спасение от голода, и меня вместе с этой едой…
– Но я же не виновата, что так получилось! Давай я не буду работать, буду дома сидеть и ждать еды из твоего клювика. Чего ты хочешь? За что ты меня так мучаешь?
Лицо у Лизы самой собой скривилось и некрасиво задрожало – ну сколько оно могло уже сдерживаться, ее лицо, черт побери! И вообще, мудрость мудростью, а обида – обидой… Но она все равно не заплакала. Просто закрыла лицо ладонями плотно, изо всех сил сжимая красивые пальцы. Пусть думает, что она плачет. Может, перестанет ее мучить, наконец. А что? Другая женщина при таких раскладах давно бы уже на истерику изошла да обрыдалась. Вот же мальчишка – эгоист какой. Только о себе и талдычит! Дерево он не посадил, видите ли. Детей не вырастил…
Сквозь слегка раздвинутые пальцы ладоней Лиза видела, как Лёня смотрит на нее, растерянно моргая длинными черными ресницами, – впервые за шесть лет, можно сказать, наблюдает такое зрелище: его железная жена – и вдруг плачет. Она заметила, как муж испугался. Вот глупенький! В следующий миг ей вдруг стало отчаянно противно от этого обмана-притворства. Она и в самом деле забыла, каково это – плакать. Непозволительно было, непрофессионально. Нельзя поддаваться эмоциям ни при каких обстоятельствах. Так старик Заславский учил…
– Лиза, ты что? – удивленно и испуганно выдохнул Лёня. – Прости меня! Сам не знаю, чего наговорил. Это очень обидно, да? Ну прости, я не хотел.
Он осторожно провел рукой по ее гладко зачесанным в тяжелый узел волосам, привлек неумело голову к своему плечу. Даже попытался ласково ее ладони от лица отодрать, да только Лиза не далась. От проявления к себе мужской жалости она и впрямь чуть не расплакалась – не привыкла к такому. Да и Лёня с ней этого не умел. Он умел только принимать от нее похвалу, восхищение, вкусную еду, незаметный глазу обиход и всякую такую прочую инициативу. Мог и сам всплакнуть, а она его утешала ласково. А чтоб самому приласкать – этого нет, не получалось как-то. Первый раз, можно сказать, неловкую попытку сделал. А что, ей даже понравилось…
– Лёнь, а давай поедем вместе в Москву, а? – через ладони проговорила Лиза, неудобно держа голову на его плече, так и не решаясь вытащить ее из-под его руки. – И Варвара будет рада. Поживем там недельку, ты развеешься, в консерваторию на концерт сходишь…
– Нет, я не могу.
– Почему?
– Давай уж как-то без меня. Я тоже свои дела не могу бросить, на целую неделю уехать.
– А какие у тебя здесь дела?
Лиза отняла ладони от лица и взглянула на его профиль. Было видно, как дрогнули чуть-чуть желваки на щеках, как опустились вниз медленно и виновато длинные черные ресницы. И сам он будто слинял и замялся слегка от простого вопроса.
– Ну… Дела как дела…
– А что, они такие уж важные?
– Важные. А ты считаешь, что у тебя одной могут быть важные дела?
– Нет, почему…
Так Лиза и не решилась спросить у него про то, что днем в старом дворе увидела. Остановило что-то. Хватило ей в тот вечер и этого незадавшегося разговора. И за всю оставшуюся до поездки неделю тоже не спросила. Несколько раз хотела заговорить об этом, да так и не посмела. Все время что-то останавливало, и все тут…
4
А в Шереметьевском аэропорту никаких признаков зимы в помине не было. Первым снегом здесь еще и не пахло, вовсю моросил надоедливый осенний московский дождь, и деревья еще не сбросили нарядные желто-красные одежды. Красиво…
Она вообще любила прилетать в Москву, любила суету аэропорта, озабоченных дорогой людей, и даже толпа таксистов-частников, накидывающихся со своим вечным и алчным вопросом «куда едем?» на выходящих из зала прилета пассажиров, ее не раздражала. Из их толпы она всегда безошибочно выбирала того, кого нужно. На сей раз ей был нужен водитель, который подвезет ее для начала к хорошему детскому магазинчику – подарками-то для детей кузины она не догадалась запастись. И это, скорее всего, должен быть приличный молодой папаша, алчущий быстрого заработка на свои семейные нужды. А вот и он стоит в сторонке – глаза тоскливые, голодные, ключики на пальце вертит озабоченно…
– Ну что, поедем? – подошла к нему напрямую Лиза, минуя толстых дядек в засаленных куртках и надвинутых на глаза таксистских залихватских кепонах. – Мне на улицу Энтузиастов надо, а по пути в детские магазинчики заскочим. Ты знаешь хорошие? Торговаться не буду, заплачу, как положено.
– Конечно, знаю! – не веря своему счастью, расплылся в улыбке мужичок, хватая у нее из рук сумку и быстро продвигаясь через толпу к стоянке. – Как раз в том районе хороший магазин с детскими товарами есть. Вон мой «Мерседес» стоит…
Им оказался старенький, но очень ухоженный голубенький «жигуленок» шестой модели. Вот и хорошо. Не с ветерком поедем, так с ностальгией. Первой ее машиной тоже когда-то была такая вот «шестерочка». Звонить Варваре и предупреждать о своем приезде она не стала. У них давно было меж собой оговорено и принято – не предупреждать. Чтобы принимающая сторона, так сказать, не суетилась: чистоту в доме специально не наводила, в магазин за вкусностями не мчалась, да и встречать в аэропорту особо не затевалась – не всегда же с руки и быстро это получается. Тем более Варваре, с тремя-то детьми. Да и приятнее намного, когда родное лицо сваливается на тебя неожиданно. Радости больше.
