Я больше тебе не враг (СИ) - Дюжева Маргарита

Я чувствую, как пылают мои щеки.

— Макс…

— Хотя ты девка целеустремленная. Ради дела на что угодно готова. Хоть в глаза улыбаться, а за спиной травить, хоть бабу другую подложить, хоть самой ноги раздвигать.

Дергаюсь, снова пытаясь вырваться, но его хватка не слабеет ни на миг.

— Что-то не так, милая? Я в чем-то ошибся.

Я не знаю, каким образом, он все выяснил, но меня это пугает до коликов. Поэтому ляпаю первое, что приходит в голову:

— Если бы я на самом деле хотела тебя отравить, то давно бы это сделала!

— Ммм, мне сказать спасибо за то, что пощадила? Надо же, какая великодушная дева мне досталась. Повезло.

— Отпусти! — снова вырываюсь, и снова без толку. Сжимает больно и безжалостно.

— Э, нет, дорогая. Я теперь тебя никуда не отпущу. Будешь рядом, и будешь расхлебывать все, что наворотила. Это, конечно, не то долго и счастливо, о котором я раньше мечтал, но тоже неплохо. Тем более, ты мне очень крупно задолжала.

— Я ни копейки себе не оставила. Все перевела в приюты…и на счет твоему сыну!

Да, мы с Санькой поклялись, что не оставим Алениного сына на произвол судьбы. И когда он подрастет, то получит все причитающееся от горе-папаши.

— Значит, буду считать это своего рода алиментами, — недобро ухмыляется он, — Что скажешь?

Я ничего не могу сказать. Меня разрывает от эмоций.

Это не тот Макс, которого я любила. Это другой. Жестокий и презирающий меня так сильно, что это презрение чувствуется кожей.

— Ну что встала, как не родная. Раздевайся.

— Кирсанов!

— Не строй из себя недотрогу. Тебе не привыкать ради дела ноги раздвигать. Разве нет? — ядовитая насмешка разрывает душу. В ней нет ни намека на сомнения.

— Не смешно! — я пячусь от него так, словно передо мной не бывший муж, а сам черт, выбравшийся из Преисподней.

— Разве кто-то смеется? У меня не настолько развито чувство юмора, дорогая. Это ты у нас спец по «розыгрышам».

Боже… Эти глаза… В них такое полыхает, что не понятно, как я еще вообще не сгорела дотла.

Кирсанов делает шаг ко мне, а я отшатываюсь. Неуклюже, некрасиво, обеими ладонями вцепившись в халат на уровне груди.

У меня сейчас инфаркт будет.

Он же не собирается…не станет…

— Не приближайся ко мне!

Голос подводит, наполняясь истеричными нотами.

— Что не так, малыш? — Обращения, которые раньше были ласковыми, теперь звучат как издевка. — неужели испугалась?

Он передо мной, не впритык, но близко, позади закрытая дверь. Я чувствую себя в западне, и да, мне страшно. Я в жизни так не боялась, как сейчас, глядя в черные глаза бывшего мужа.

— Не смей до меня дотрагиваться!

— Надо же, как грозно, — тянет он, делая еще один шаг ко мне, — и кто же мне помешает?

Не торопится, не сомневается, не жалеет.

— Просто не подходи.

Я выскальзываю из капкана между ним и дверью, и отскакиваю в другой конец комнаты. Встаю так, чтобы между нами был тяжелый стол, будто эта никчемная преграда может меня спасти.

Макс улыбается. Кажется, его даже забавляет моя реакция. Только улыбка совсем не добрая, и я невольно шарю взглядом по столу в поисках чего-то для обороны. На краю, под листами лежит нож для бумаги. Я хватаю его, выставив перед собой.

Кирсанов вскидывает брови:

— Уже интересно.

— Не подходи.

Он полностью игнорирует мои слова. Обходит стол, останавливается на расстоянии вытянутой руки. При желании я могла бы до него дотянуться, но у меня нет сил даже переместиться на другую сторону. Все, что могу, это сжимать свое никчемное оружие.

Я заслужила его гнев. Заслужила его ненависть и ярость. Я все сделала, чтобы разрушить его жизнь, и он вправе требовать реванш. Только Аленку это уже не вернет, и разбитое вдребезги сердце не склеит.

— Ударишь? — еще ближе. Нависает надо мной, не отрывая пронзительного взгляда. — Бей, раз собралась. Хуже, чем в прошлый раз все равно не сделаешь.

Нож дрожит в моей руке, а зубы отбивают такую дробь, что слышно на весь дом.

Пожалуйста, кто-нибудь, перекиньте меня в прошлое! Туда, где не было вот этого всего. Сотрите память, перезагрузите, выкорчуйте даже зачатки воспоминаний, потому что это невыносимо.

Мгновение. Кажется, я просто моргнула, а Кирсанов уже сминает мое запястье с такой силой, что я вынуждена разжать кулак. Нож с пластиковым звуком падает на пол, а я сжимаюсь, закрыв глаза, и жду неминуемой боли. Возмездия за все, что натворила.

Правильно говорят, что ожидание смерти, хуже самой смерти. Секунды текут так медленно, что это сводит с ума. Я задыхаюсь, проваливаюсь в пропасть. То место, где его ладонь сдавливает мою руку, полыхает неистовым пламенем. По венам пульсирует чистая боль и отрава.

— Проваливай, — Кирсанов отталкивает меня. Так резко, что я едва удерживаю равновесие. Хватаюсь за спинку высокого стула, чтобы не упасть, — Меня тошнит от одной мысли о том, чтобы к тебе снова прикоснуться. Смотрю на тебя и выворачивает наизнанку оттого, каким идиотом был.

Я поднимаю на него измученный взгляд. Не идиотом…ты просто верил мне.

— Пошла вон! — срывается Макс.

И я сбегаю. Несусь так, словно за мной черти мчатся, и ворвавшись в свой закуток без сил падаю на кровать.

Глава 5

Макс

Как сложно все…

Как, вашу мать, все сложно!

Я не знаю, что с ней делать!

Пока искал, ловил – думал, о том, как насажу голову на пику и выставлю посреди двора, чтобы по утрам любоваться. И вот она передо мной. Мелкая, испуганная в моем халате и с покрасневшими от холода пальцами на ногах, и единственное мое желание – это схватить ее за плечи, трясти и орать: какого хера ты наделала? Я же весь мир был готов тебе отдать, все к ногам бросить, а ты…

Смотрит, а у меня кишки в узел от этого взгляда сворачиваются. И в груди, сразу за гребаными ребрами так дробит, что легкие не справляются.

Ненавижу ее до судорог. До красных всполохов перед глазами и зубовного скрежета. Ненавижу, но забыть не могу. От тоски, безысходности, от того что все похерили, хочется волком выть и на стены бросаться.

Но что самое страшное, глядя на то, как переступает с ноги на ногу, судорожно сминая ткань на груди, понимаю, что до сих пор люблю ее. Но это не та любовь, которой можно гордиться. Она злая, измученная, ощерившаяся острыми иглами и жаждущая крови.

Я хочу причинить ей боль. Столько же, сколько испытал сам, когда узнал правду. Даже больше. В десятки…в сотни раз больше! И не могу. Потому что это ОНА. Хуже, чем болезнь, смертельнее, чем отрава.

Я вижу неприкрытый страх в широко-распахнутых глазах. Зараза боится меня, знает, что за все содеянное я могу ее вздернуть на первом же попавшемся суку. Имею полное право. Понимает, не глупая.

— Сука, — тру висок.

Месяц потребовался на то, чтобы полностью придти в себя, но у меня все еще иногда болит голова. То монотонные удары, то гул, то просто сдавливает. А еще я хреново сплю. То не добудишься, то просыпаюсь посреди ночи и, как сова, пялюсь в потолок. Спасибо бывшей жене.

Думал, что станет легче, когда поймаю ее? Как бы не так!

Хуже стало. К головной боли добавилась нестерпимая боль внутри. Без четкого места и привязки. Просто болело, ныло, вытягивало все силы.

Я не могу смотреть на нее, не могу спокойно дышать, зная, что она в этом же доме, за несколькими стенами. Ничего не могу. Мои внутренние демоны все еще жаждут кровавой расправы, но я устал. И я сейчас не про физическую усталость. Про другое, глубинное, про то, что выматывает своей безнадежностью и мраком.

Я плюхаюсь на кресло, прикрыв глаза одной рукой. Сдохнуть хочется. Или напиться, до блевоты и потери памяти. Чтобы ни одной мысли в башке не осталось.

Надо было отдать ее полиции и дело с концом. Накатать сразу заяву, вывалить им все, что узнал, и пусть бы сами разбирались. Сажали бы, отпускали…

А я не смог. Не отдал ее им, хотя имел полное право. Ну не дебил ли?

Лезу в карман джинсов и вытягиваю оттуда телефон. Там, в папке «Файлы» хранятся фотографии, которые давным-давно надо было снести. Уничтожить, как класс. Но я оставил. И словно конченный мазохист листал их каждый день перед сном.