Жизнь моя - Пейвер Мишель

Для Майлза это не имело значения, зато, очевидно, много значило для нее. Женщины так забавно ранимы в вопросе своей наружности! Даже умные. Умные особенно. Да ладно, ему ли жаловаться на то, что у нее не хватает времени (а скорее смелости), чтобы найти себе парня! Счастливчик, счастливчик Майлз! И все же иногда он чувствовал себя виноватым перед ней, столкнувшейся именно с ним в своем первом опыте.

Он должен был сразу предупредить ее, что с ним она напрасно теряет время. Никто не задерживается с Майлзом Кантеллоу надолго. Все заканчивают, ненавидя его.

Представив, что Тони может оставить его, он почувствовал себя опустошенным. Чтобы встряхнуться, он выпрыгнул из постели и нагишом прошел к комоду. В зеркале он видел ее отражение — она наблюдала за ним. Ему действительно нравилась ее внешность. Длинные вьющиеся черные волосы, бледная, неподверженная загару кожа… Его взгляд перешел на собственное лицо. Красавцем он не был, хотя женщины этого не замечали, не был он и уродом. Он был под шесть футов ростом, с маленьким девичьим ртом и волосами, слишком тонкими и светлыми, по мнению тех, кто считал, что лишь темноволосых мужчин, вроде Патрика, можно воспринимать всерьез. Но зато брови его были хороши — темные, густые, агрессивно изогнутые — «черт-тебя-забери», а не брови!

В углу его рта появилась язвочка. Тьфу ты! Он подцепил герпес в тринадцать лет от девочки-датчанки, и это на всю жизнь внушило ему отвращение к поцелуям. С Тони он обернул это в правду, сказав, что они не должны целоваться, потому что он не хочет заразить ее.

Она ему поверила, как верила всегда. Он не знал, презирает он ее за это, или жалеет.

Господи, он ненавидел женщин! Было время, когда ему хотелось трахнуть каждую!

— Не знаю, — обратился он к отражению Тони, — может быть, ты фригидна?

Она моргнула, проглотив обиду и не желая показывать ее, — своеобразный ответ на уколы.

— Может, нам не надо больше спать вместе? — продолжил он.

— Если ты хочешь…

Миссия выполнена. Теперь ей будет о чем думать, пока он съездит в Тулузу, а он избавится от пустоты в груди.

— Я дожен идти, — сказал он.

— Ты должен был идти час назад, когда только пришел сюда. А сейчас ты должен быть в аэропорту.

— Патрик может подождать. Ему некуда больше ехать. — Он помолчал. — Может быть, я прихвачу Нериссу прокатиться.

— Если ты это сделаешь, — спокойно ответила она, — тебе придется брать и Саймона, а в джипе не хватит места.

— О, места достаточно! Саймон — дохлый, как креветка, а Нерисса такая изящная…

Пожалуй, он хватил через край, но уже не мог остановиться. Было утешительно знать, что в его силах хорошенько достать ее, говоря о Нериссе. Может быть, это было как раз то, что подразумевал Патрик, говоря, что Майлз спит с Нериссой лишь для того, чтобы доказать свою независимость от Тони. «Отвали!» — отвечал ему Майлз, чтобы скрыть свое удовольствие, поскольку ему нравилось, когда Патрик анализировал его поступки.

Но чего Тони не понимала, так это его жестокости. Опоздать на несколько часов, встречая своего друга! Ну не может Майлз Кантеллоу слоняться, зорко поглядывая вокруг, как какой-нибудь долбанный бойскаут. И не потому что у него есть дом и частная школа за плечами и вилла во Франции, тогда как Патрик — просто белый голодранец, — янки из какой-то дыры.

— Так как ты думаешь, — спросил он, натягивая шорты и свою любимую майку Gieves & Hawkes с разрезом на спине, — взять мне Нериссу или только Моджи?

— Бери кого хочешь.

— А ты не хочешь поехать?

Она покачала головой.

— Мне надо работать.

— Ты такая добросовестная, Тони, прямо отпад!..

Она пожала плечами.

— Это единственное, что я не могу изменить, даже для тебя.

Он знал, что так и было. Именно это он находил таким волнующим в ней. Неважно, насколько безнадежно неопытна была она с мужчинами, это была прямая, глубоко укоренившаяся страсть к чему-то, чего он никак не мог понять.

Он сгреб с комода мелочь, вместе с Амекс-кард и римской монетой, подаренной ему матерью, когда он поступил в университет.

Запихивая все это в боковой карман, он сказал:

— Совершенно забыл. Я больше не буду помогать в Серсе. Никто из нас не будет.

Это заставило ее сесть.

— Почему?

— Твой отец снимает нас оттуда. Он тебе не говорил?

— Что-о-о?

— Он говорит, нет смысла возиться там, когда у нас осталось только три недели, а ему все нужны внизу, на главном раскопе. И, в любом случае, Серс никакого отношения не имеет к твоему римлянину и — о, да! — он не может больше привлекать мужскую силу, чтобы тешить твои детские фантазии. Думаю, этого достаточно.

Он наблюдал, как она это воспримет. Как он и думал, прежде всего она бросила взгляд на тумбочку у кровати, где был надежно заперт ее драгоценный маленький секрет — собственная попытка перевода стихов Кассия, вместе с ее заметками и сумасбродной теорией о поэте. Все это было отчаянно еретическим и личным, даже тайным (она так думала). Бедная Тони! Он мог бы доставать ее и этим тоже, если бы захотел.

— Временами, — тихо сказала она, — мне кажется, что он не желает, чтобы я добилась успеха в том, что я делаю.

— Прекрасно, Тони. Бурные аплодисменты! Ты, наконец, поняла: родители тебя затрахали. Ты разве не знала?

В сомнении она посмотрела ему в глаза. Удивительно, но она просто не могла этого понять.

Он задержался в дверях.

— Я, пожалуй, возьму джип вместо «панды». — Джип принадлежал ее отцу и выглядел гораздо круче, чем «панда», принадлежавшая его матери.

— Ради бога.

— О, и кстати, — добавил он, — по поводу секса: может быть, нам продолжить попытки?

Если Майлз прав насчет ее отца, думала Антония, натягивая шорты, перуанский хлопчатобумажный топ и спускаясь вниз, то, начиная с сегодняшнего дня, у нее будет куча дел. Она должна будет вставать, как минимум, на два часа раньше каждый день, чтобы успевать в Серс перед работой на главном раскопе.

Ей не приходило в голову бросить Серс. Серс был ее личным проектом. Она учредила его на свои сбережения, она договорилась с владельцем земли о разрешении на раскопки, она разработала стратегию земляных работ… После нескольких лет ожиданий и надежд она наконец получила шанс доказать то, что знала всегда, но от чего ее отец отмахивался как от детской фантазии: две тысячи лет назад Кассий жил в этой долине Сарака и поклонялся богине в Серсе.

Будучи убежденной в этом, она не пыталась доказать отцу его неправоту. Как раз наоборот. Она хотела получше узнать Кассия, так как, делая это, она приближалась к решению загадки и выполнению договоренности, заключенной ею с отцом шестнадцать лет назад. Они вместе разгадают загадку и станут знаменитыми. Вместе. Однажды они это сделают, и все встанет на свои места.

Кухня была прохладной сумрачной пещерой, и она была пуста. Все были либо на главном раскопе, либо под навесом во дворе. Не то, чтобы было очень много народа. По всем стандартам, на раскопе, как всегда, не хватало людей. Кроме них с отцом там были Майлз с Нериссой (если они не отсутствовали, как сейчас), Саймон (поскольку ему нужны были наработки для получения степени) и навеки преданная Моджи. Едва ли это было много для команды.

Возможно, папа был прав насчет Серса. Возможно, они должны были сконцентрироваться на том, чего ждал от них университет, — упорно продолжать разработку участка над рекой, который выглядел таким многообещающим — прекрасное место для римской виллы. По крайней мере, он выглядел многообещающим на аэрофотосъемках.

Судя по беспорядку на кухонном столе, отец недавно позавтракал. На столе были две грязные тарелки, блюдце с оливковым маслом, усеянное дохлыми мухами, клин растекшегося бри и половина pain de campagne, быстро превращавшегося в камень.

Антония отщипнула край батона. Если она поторопится, то дойдет до главного раскопа меньше чем за пять минут. Возможно, отец не заметит, что она отсутствовала более двух часов. Она напомнила себе, что это неважно, заметит он или нет. Боже! Ей двадцать четыре года, и она может делать все, что захочет. Так почему же он до сих пор умеет внушить ей чувство вины?