Моя ревность тебя погубит (СИ) - Лазаревская Лиза

— Не скучно тебе там, принцесса?

— Нет.

— Не хочешь пересесть вперёд?

Чтобы ты была ещё ближе. Чтобы я мог наблюдать за тобой боковым зрением?

— Мне немного страшно сидеть спереди.

— Страшно? Ладно, я буду ехать медленее.

Или тебе страшно от того, что я могу позволить себе лишнего, если ты будешь ближе?

Дороги почти свободны, но я сбавляю скорость до пятидесяти, чтобы Полина чувствовала себе комфортно.

С интересом она наблюдает за ночным городом, не отрывая взгляда от тонированного окна.

— Надеюсь, ты ещё не собираешься спать.

— Не собираюсь, а что такое?

— Просто нам ещё нужно заехать в магазин и накупить много всего. В прошлый раз мне не удалось раскрыть весь свой куринарный талант. С обыкновенными варениками это сложновато сделать, но сегодня я постараюсь тебя удивить.

У продогшей Полины ещё остаётся немного сил на то, чтобы смущаться и заставлять меня восхищаться этим явлением. Она опускает взгляд на свои колени, при этом расплываясь в щедрой улыбке. Думает, что может спрятать красные щёки от пристального наблюдения, но я не упускаю ни одну мелочь. За двадцать восемь лет ничто меня так не умиляло. В руках повышается венозность — они крепко сжимают руль, ошибочно представляя, что в них должна быть она. Правда я бы сломал ей рёбра. Не будь у меня в кармане десятилетнего опыта вождения — мы точно попали бы в аварию, ведь на Полине я сосредоточен намного больше, чем на дороге.

Прежде чем поехать в старую квартиру, заезжаю в ближайший супермаркет, в котором был в прошлый раз. Останавливаюсь на парковке.

— Мне тоже нужно выйти? — спрашивает Полина, будто чего-то опаясь.

— Нет, конечно нет. Я справлюсь сам, а ты пока посиди.

В аудиосистеме включаю музыку — спокойную и ненавязчивую, чтобы она немного успокоилась расслабилась.

— Послушай пока музыку и погрейся, а я очень быстро.

Давно я не занимался бытовыми делами — в нашем доме эта прирагатива принадлежит домработнице. ИНо сейчас я получаю искренне удовольствие от того, что прокручиваю в голове, что может порадовать Полину в этот раз. Хотя помню ли я на самом деле, что значит в полной мере получать удовольствие? Бедная девочка ждёт меня в машине, как ребёнок ждёт возвращение родителя после тяжёлого школьного дня. Ждёт, когда он приготовит обед и крикнет, что все готово. Мечтает о светлых моментах, сотканных из домашнего уюта и материнской заботы. Разве я могу подарить ребёнку теплоту родителей? Не просто для галочки, отмахнувшись. Не только сегодня или на этой неделе, а каждый день — ежеминутно, чтобы она никогда больше не нуждалась в этом чувстве.

Да, если кто и сможет залатать бедной принцессе дыру в сердце размером с бездну — то только я. Никто другой не посмеет воспользоваться этим правом.

Набрав в тележку продуктов, иду на кассу. С трудом вспоминаю, что покупал в прошлый раз. С такими темпами надо будет покупать второй холодильник. Завершая покупки блоком сигарет на кассе, выхожу на улицу — а на выходе вижу седого мужчину в рванном изношенном пальто. Сидит на табурете. Продаёт голубые гортензии — букет по три штуки. Он держит их как спаситель держал бы скрижали. Я выкупаю все букетики, соединяя их воедино.

— Хорошего вам вечера.

— Спасибо.

Я возвращаюсь к ней.

Удивительно, что двадцать минут могут так сильно заставить меня переживать. Когда подхожу к машине, первым делом гружу пакеты в багажник. После этого открываю заднюю дверь со стороны, где сидит Полина.

— Принцесса, это тебе.

Вновь смущается, но теперь слишком сложно спрятаться, ведь я не за рулём, а как цербер стою над ней. В следующее мгновение я погибаю так же мучительно и долгожданно, как Джон Коффи в знаменитом романе Кинга. Потому что Полина ахнула — действительно, как пишут в классических книгах: она воскликнула «ах». Удивляется букету цветов — так смешно, наивно и по-детскому. И этот умилительный вздох безжалостно взрывает выстроенные где-то внутри меня мосты, превращая в руины маленькие города моей души. Вот так все и бывает, ведь до поры Илион тоже был нерушим. Всем известно, что взрыв — это навсегда.

— Мне? — наконец спрашивает она.

— Конечно тебе.

— Спасибо.

Она кладёт букет себе на колени — с невероятной нежностью, будтодомашнего питомца.

— Мне никто никогда не дарил цветов, — шепчет Полина.

Давай, добей меня своими глупымиоткровениями, чтобы хаос в головесменился чётким вопросом — что же ещё для тебя сделать? Поистине приятное, чего раньше ни для кого не делал — чтобы с каждым разом твоя радость и доверие увеличивались в геометрической прогрессии.

— Я это исправлю.

Вот моя реальность — вновь наблюдатьза ней в зеркало заднего видения. Медленно ехать и сдерживатьсяжелание покурить за рулём, чтобыникак не потревожить сидящего позадиангела — тем более, что он вроде заснул.

Даже спросить об этом мне не позволяетсовесть — она слишком уставшая, чтобыя посмел потревожить сладкий сон, в который она погрузилась. А меня уносят нескончаемые вопросы — на самом ли деле можно назвать нашу встречуслучайностью? Суеверен я никогда небыл. Всегда отрицал всяческие басни о том, что судьба предопределяет всё за нас — быть охотником или жертвойрешать только тебе. Но что-то всё-таки вэтом гнилом мире перевернулось — двепараллельные соприкоснулись вопрекивсем существующим законам — точнотак же, как наши с нею ладони.

Блядь, откуда в тебе столько внезапнойнежности, Верховцев? В каких закоулкахспала столько лет? Это нормально — чувствовать такую неземную тягу кшестнадцатилетней девочке? Сколькоещё мне задать себе этот заевшийвопрос и сколько раз ответить, что мненаплевать на «нормальность»?

Прими свои гадкие чувства.

Наконец-то путь подходит к концу. Полина всё ещё лежит, откинувшись наподголовник — крепко спит, раз ни начто не реагирует. Дождь прекращаетсясразу же, только я выхожу из машины. Пытаюсь понять, что делать, чтобы неразбудить её. Но в любом случае естьтолько один вариант — перенестиспящую Полину домой на руках.

Отнести в спальню и дать выспаться. А потом уже заниматься продуктами ицветами, которые даже сквозь сон онаумудряется держать обеими руками.

Как можно тише я открываю дверцу и беру хрупкое тельце Полины на руки. Она вроде как и осознаёт, что происходит — даже на несколько секунд открывает один глаза, но это максимум, на который она способна.

Всё будет хорошая, принцесса.

Никто больше не посмеет тебя обидеть. Ты больше не будешь одна, обещаю.

— Добрый вечер, Станислав Юрьевич, — шёпотом здоровается консьержка, сулыбкой посматривая на Полину.

Она всё понимает. Она должна всёпонимать.

В первый раз можнр поверить в случайность и невинность происходящего, но не во второй.

Она прямо сейчас догадывается, чтодело не в родителях, попросившихприсмотреть за девочкой.

Какой нормальный родитель оставитсвою шестнадцатилетнюю дочь на ночьсо взрослым мужчиной?

— Добрый.

— В последнее время вижу вас здесьчаще, чем за прошедшие два года.

— Так уж выходит.

— А кто-то не дотерпел до дома и заснул?

— Да, был тяжёлый день, пусть спит.

— Конечно, вам помочь?

— Нет, всё в порядке.

— Если что, всегда звоните.

— Хорошо, спасибо.

Несколько приятных минут — и она уже лежит не в моих руках, а на большой кровати, окружённая теплотой и мягкими подушками. Ненадолго присаживаюсь на край, чтобы ещё немного понаблюдать за ней прежде, чем пойду разгружать машину.

Она прелестная.

Мне кажется, что она всегда здесь была— спала на моей кровати. Умывалась в моей ванной. Кушала на моей кухне. Будто без неё здесь я не жил вовсе.

Собираюсь уходить, но тихий голосокменя останавливает:

— Стас?

— Да?

— А что случилось?

— Ничего, малыш. Просто не дождаласьты своего хлебушка. Ложись, не будутебе мешать.

— А ты снова уедешь? — сонно спрашивает Полина.

Уеду ли я?

Буду честен — я бы остался, даже еслибы вместо сна мне пришлось всю ночьстоять в одном положении. Я и такполностью потерял сон и покой послевстречи с тобой — прямо как Пилатпотерял покой после встречи с Иисусом.