Адаптация - Дюпон-Моно Клара
Но следующего раза не было: старшему сообщили, что малыш умер. Так же тихо, как жил, сказали монахини, с которыми старший так никогда и не поговорил. Его хрупкое тело просто сдалось. Он перестал дышать, ему не было больно. Началась эпидемия гриппа, малыш все больше кашлял, и эпилептические припадки становились все чаще, он медленнее глотал, прием пищи занимал все больше времени. Он давал людям все, что мог, и обходился тем немногим, что давали ему. Силы были на исходе. Однажды утром малыш не проснулся. Монахини утирали слезы. Тело положили в специальной комнате в задней части дома, рядом с прачечной. Тут раздавались обычные звуки: шорохи и шаги по плитке. Старший ничего не понимал, действовал, как робот. Он только подумал, что впервые вошел в дом, где обитал малыш. В коридорах пахло картофельным пюре. Высокие кровати у стен были окружены съемными решетками. Старший обратил внимание на отсутствие подушек и мягких игрушек, что показалось ему хорошей мерой предосторожности. Одеяла были бледно-желтого цвета. На стенах висели плакаты с изображением утят, птенцов и котят. Никаких рисунков не было, поскольку ни один ребенок здесь не умеет держать карандаш, подумал он. Окна выходили в сад. Открывали ли окна, чтобы малыш мог слышать разные звуки? Скорее всего. Войдя в комнату, старший снял очки и закрыл глаза. Он почувствовал твердый край и пришел к выводу, что это гроб. Он наклонился, дотронулся носом до чего-то холодного и мягкого, это была щека малыша. Старший открыл глаза. Он увидел полупрозрачные закрытые веки, испещренные крошечными голубыми сосудами. Ресницы бросали на белую кожу тень. Полуоткрытый рот. Малыш не дышал, что было логично. Колени немного согнуты, но поскольку ножки давно искривились, носки касались стенок гроба. Сжатые в кулачки руки сложены на груди. Старший спросил, может ли он забрать сиреневую пижаму.
В деревне мать в ночной рубашке впилась мужу зубами в плечо и прижалась к нему. Он обнял ее, и они оба упали на пол. Дочь до самого рассвета стояла у окна спальни и смотрела на гору. Старший ничего не делал. Впервые за много лет он не встал, не вышел во двор и не прижался к нам, камням, лбом.
На похоронах было много народу, хотя, конечно, малыш никого из них никогда не видел. Люди пришли, чтобы поддержать родителей. Двор был полон. Затем все медленно поднялись на гору, потому что здесь мертвых хоронили в горах. У семьи было свое крошечное кладбище — две высокие белые стелы, окруженные фигурной решеткой, которая была чем-то похожа на балкончик, а старшему напоминала кроватку малыша. Двоюродные братья разложили тряпичные стулья, поставили виолончели на траву и вынули из футляров флейты. Раздалась музыка. Когда пришло время, люди отошли в сторону, и старший остался в одиночестве. Он этого не заметил. Гроб осторожно опустили на веревках. Когда он погрузился в чрево горы, старшего охватил страх, такой сильный, что он подумал: «Надеюсь, ему не холодно». Затем, приковав взгляд к земле, которая медленно поглощала малыша, старший, осознавая, что прощается с братом, дал ему обещание, которое никто не услышал: «Я тебя не забуду». На похороны пришел врач, который когда-то вынес вердикт и следил за состоянием малыша в течение восьми лет. Он напомнил, что малыш прожил гораздо дальше, чем должен был. Он также сказал, что эта маленькая неожиданная жизнь стала доказательством того, что медицина не может всего объяснить. «Думаю, потому что его очень любили», — шепнул он родителям.
С тех пор старший рос, ни к кому особо не привязываясь. Привязанность слишком опасна, считал он. Люди, которых вы любите, могут легко исчезнуть. Он — взрослый, который понимает, что счастье потерять просто. Случается ли что хорошее или дурное, это его не волнует. Настоящего покоя в его сердце нет. Он стал человеком, чье сердце замерло. В нем что-то окаменело, но он не стал бесчувственным, скорее стойким, непробиваемым, с ровным отношением ко всему, что происходит вокруг. Он постоянно начеку. Когда он выходит после собрания или из кино и включает мобильный телефон, то часто испытывает облегчение. Он не получил никаких панических сообщений. Никто не умер, не произошло никакого несчастного случая. Судьба не забрала дорогого ему человека, и в семье все хорошо. Если кто-то опаздывает на пять минут, если автобус вдруг замедляет ход или сосед не появляется несколько дней, он чувствует, как внутри у него нарастает напряжение. Беспокойство пустило в нем корни, проросло, как крепкое, жизнестойкое горное деревце. Может быть, когда-нибудь это пройдет. Может быть, не пройдет никогда.
Он просыпается посреди ночи в холодном поту. Ему снилось, что с малышом происходит что-то плохое. Он хочет убедиться, что с братом все в порядке. Вспоминает, что его больше нет. Его всегда это удивляет, как будто время над памятью не властно. Ему всегда кажется, что малыш умер буквально вчера. Ему говорили, что время лечит. Но такими ночами он понимает, что время ничего не лечит, совсем наоборот. Со временем боль только усиливается, каждый раз становится чуть сильнее. Что осталось? Печаль. Он не может забыться, это означало бы потерять малыша навсегда. Он встает и перекусывает. Смотрит из окна на городскую ночь, которая гораздо тише ночи в горах. Ему потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к городу. Собаки на поводке долго казались ему чем-то ужасным. И летом в городе не было шума природы, цикад, жаб. Начиная с марта он непроизвольно поглядывал на небо в надежде увидеть первых ласточек, а в июле прислушивался, не раздастся ли стрекот стрижей. Он искал запахи: навоза, вербены, мяты, и звуки: колокольчиков, реки, жужжания насекомых, ветра, шуршания древесной коры. Потом он привык к ровной местности, он, знавший только горы, землю без следов ботинок и женских каблуков. Он обладает знаниями, которые в городе совершенно не нужны. Что толку знать, что каштаны не растут выше восьмисот метров над уровнем моря, что из орешника получается отличный лук? Толку никакого, но он и к этому привык. Он отдает себе отчет, насколько могут быть бесполезны знания.
Ночами он думает о склонившейся к воде иве, о бирюзовых стрекозах. И в конце концов берет в руки свою любимую фотографию в рамке, это увеличенный снимок реки. Всматривается. Тогда он почти лег на камни, чтобы сфотографировать сестру и малыша. Взгляд его больших темных глаз вот-вот переместится на что-то другое, но на фотографии кажется, что он смотрит в объектив. Густые волосы колышет ветерок. Округлая щечка так и просит ласки. Вокруг стражами стоят ели. Река течет, блестит, сестра стоит в воде, склонившись над замком из камушков, она повернула голову и смотрит прямо на фотографа. Над ними голубое небо в кружеве листвы и ветвей. Он может рассматривать эту фотографию до самого утра. Затем идет на работу. Он очень силен в математике, настолько, что стал финансовым директором в крупной компании. Цифры не предают, они надежны, не таят в себе никаких дурных сюрпризов. Каждое утро он надевает темный костюм, садится в автобус с другими такими же служащими. Он не любит толпу, но к людям относится терпимо. На работе друзей у него особо нет. Ему достаточно коллег, лишь бы не обедать в столовой одному, иногда по воскресеньям они приглашают его в гости. Он знает, что нужно говорить и делать, чтобы оставаться в тени. Недоверия или симпатий он не вызывает. Неприметный тридцатилетний мужчина, и его это устраивает, у него теплится безумная надежда, что так злая судьба забудет о нем и оставит в покое. И никто не понимает, что если он так хорошо разбирается в расчетах, графиках, колонках дебета и кредита, сложных банковских операциях и балансе на счетах, то потому лишь, что когда-то жизнь его была совершенно непредсказуема. Никто не подозревает, что за этим компетентным сотрудником в костюме стоит странный малыш с пляшущим взглядом темных глаз.
У него нет невесты, нет детей. Зато у сестры будут. Она родит трех дочерей, которые по праздникам станут с криками врываться во двор; сестра теперь живет за границей. Другая страна, муж, дети: вдали от родины у нее появилось ощущение собственной нормальности. Она всегда стремилась стать нормальной, в то время как старший остается заложником детских воспоминаний. Но, возможно, думает он, она стала такой, потому что видела, каким был в детстве старший брат. В конце концов, это его роль — вести других за собой. Чтобы показать, чего не следует делать.
