Вероника Мелан - Аарон
Об этом говорили шепотом. Многие об опасной забаве знали, но немногие ее из‑за страшного побочного эффекта пробовали — засыпать вечным сном желающих не находилось.
Кроме нее — Райны.
И потому уже составлен был договор с безымянным доктором, а кубик Сонэкса оплачен. Он — наркотик — обошелся ей в четыреста пятьдесят тысяч долларов. Согласный преступить закон доктор — еще в полмиллиона.
И пусть.
Когда Райна устанет — устанет совсем (а думала она об этом безо всяких эмоций), — то просто наберет нужный номер и попросит «погрузить ее в мечту».
В ту, в которой Аарон — на этот раз настоящий, живой и теплый, — будет до самого конца держать ее на руках. Где он в последний раз прошепчет ей свое нежное «люблю».
Не самая плохая смерть — безболезненная и красивая.
*****
— У меня есть знакомый юрист, — Дора, докурив, неторопливо потягивала чай из тонкой фарфоровой чашки и по — королевски аккуратно откусывала от кремового пирожного, — хороший юрист. Пусть он еще раз взглянет на твои бумаги.
— Нечего на них смотреть, — тихо рыкнули в ответ, — приговоры Комиссии обжалованию не подлежат.
— … вдруг ты чего упустила. Принеси мне копии.
— Зачем, Дора?
— Затем! — старуха неожиданно повысила голос. — Потому что два глаза хорошо, а четыре лучше. И мозг у него незаурядный — может, и отыщет лазейку.
— Лазейку? — Райне хотелось не смеяться, но по — вороньи каркать. И заодно и выть по — волчьи. — Лазейку в документах Комиссии может отыскать только юрист из самой Комиссии — разве ты не понимаешь?
— Я много чего не понимаю в этой жизни, Марго, но знаю одно: если есть шанс, нужно его использовать.
— И тем самым дать себе дополнительную надежду?
— А чего тебе терять? Ты и так вся побитая, как псина. Подумаешь, юрист одним глазом посмотрит — не сломаешься. Съешь лучше пирожное — с утра пекли.
— Не хочу.
Райна давно потеряла вкус к еде, как и ко многому другому, но Доре перечить не решилась. И вообще, попробуй с ней — высокомерной Марго Полански — заговорить в подобном тоне кто‑то другой, давно превратился бы от одного только ледяного взгляда в соляной столп. Но старухе дозволялось и не такое.
— Съешь, съешь… совсем уже тощая, как палка.
Как Рейка.
Да, она помнила.
Пирожное действительно оказалось вкусным.
— Что собираешься сегодня делать?
— Поеду на море.
— Значит, как обычно.
На морской берег Райна ездила часто. Она и город этот на Четырнадцатом выбрала только из‑за близости воды и соленого воздуха — он, как мог, лечил ее душу. Или то, что от нее осталось.
— Оденься потеплее, сегодня прохладно.
И чего они все к ней привязались? Кого — прости, Создатель, — заботят простуды?
— И не забудь принести мне бумаги, слышишь? — донеслось в спину, когда Райна собралась уходить.
— Не забуду.
— А — а–а?
Иногда Дора не прикидывалась бабкой, а ей и была.
— НЕ ЗАБУДУ!
— Вот и молодец.
И позади провернулось колесико дорогой зажигалки — высеклась искра; в коридор потянулся дым ментоловых сигарет.
*****
Мужик оказался странным. Но он и должен был быть странным — Осведомитель. Про него поговаривали — «найдет даже тех, кого не выдадут информаторы. Только возьмет столько, что без рубахи и трусов останешься».
Райна была готова заплатить. Поэтому вместо моря поехала по адресу, который ручкой криво нацарапала на правой руке у основания большого пальца. И теперь сидела в похожей на пустую фотолабораторию комнате с забитыми плотной тканью окнами.
Четыре стены, кресло, в нем человек — верхняя часть лица утопает во тьме, нижняя освещена тонким лучом направленного света. Для чего — чтобы виднелся рот? Чтобы хорошо читались произносимые тонкими губами слова?
К чему такая скрытность?
Сама она, чувствуя себя пятым пассажиром в четырехместном купе, сидела на шатком табурете.
— Кого ищем?
— Мужчину. Информаторы про него молчат. Вы сможете узнать больше?
— Посмотрим.
Он не представился, а она не спрашивала. Видела лишь лацкан надетого поверх черной рубашки пиджака — нижняя часть тела Осведомителя, как и все остальное, кроме рта, терялось во мраке помещения.
Дурацкий антураж. Для лохов.
Подбородок мужчины, тем не менее, выглядел внушительным — массивным, квадратным, гладко выбритым и оттого синеватым.
— Имя?
— Канн. Аарон Канн.
— Где виделись в последний раз?
— Девенпорт, на Восьмом.
— После нет?
— После нет.
— Причины для поиска?
— Не ваше дело, — грубить было рискованно, но Райна не желала выдавать лишнего. И следующую фразу добавила лишь для того, чтобы усыпить ненужные подозрения, если те возникли. — Не киллера для него нанимать собираюсь. Личные причины.
— Ясно.
В «фотолаборатории» на неопределенный срок повисла тишина; посетительнице вдруг подумалось, что сюда бы отлично вписались бачки с проявителем и лампа для негативов. А так же ниточки — лески, на которых после можно развесить мокрые снимки.
Или рояль. В эту дурацкую комнату к этому странному типу отлично подошел бы рояль — черный, гладкий, с приглушенным, но чистым звуком.
Абсурдная мысль.
— Готовы выплатить сумму, которую я назначу за работу?
— Готова.
Он не стал озвучивать цифры — наверняка успел навести о ней справки, знал, что мисс Полански сумеет расплатиться.
— Мне понадобится три дня — вас устроит?
— Да. А если вы никого не найдете?
— Тогда вы платите лишь четверть от запрошенной суммы.
— Договорились.
— Тогда до встречи. Вы свободны.
Как все коротко и просто. Надежды, впрочем, как не было, так и нет. Выходя из комнаты, Райне казалось, что в носу застрял плотный и сладковатый запах фиксажа.
«Детектив — фотограф, тоже мне…»
Пижон.
Глава 4
Нордейл. Уровень Четырнадцать.
Светлая кожа — гладкая, чистая, бархатная, — россыпь веснушек у аккуратного носика, длинные ресницы, красивые даже во сне губы, россыпь золотых волос на подушке — Аарон, приподнявшись на локте, смотрел на спящую в его постели женщину и думал о том, что он счастлив.
Счастлив.
Ведь так?
С чего не быть счастливым мужчине, в постели которого спит прекрасная женщина — кроткая, ласковая, податливая. Мечта, а не женщина.
Милая Мила. Милана; Канн почему‑то вздохнул. Сам не понял, почему. Еще раз посмотрел на ее блестящие в свете прикроватной лампы волосы, прислушался к спокойному дыханию, поправил сползшее с обнаженного плеча одеяло — хотел погладить по щеке, но не погладил — вместо этого прислушался к внутренним ощущениям, попытался их распознать — он влюблен, радостен, доволен? — и в который раз не смог их расшифровать.
