Сесилия Ахерн - Время моей Жизни
— Ну, Райли, я же тебе говорила!
Конечно, это прозвучало бестактно, а я отчасти этого и добивалась, чтобы досадить отцу, который тут же принялся беседовать со своей матерью, словно я ничего и не говорила. Райли осуждающе покачал головой — то ли из-за моего чувства юмора, то ли из-за того, что ему не удастся пригубить отцовского вина. Как бы то ни было, пари он проиграл. Он полез в карман, достал двадцать евро и вручил мне. Отец наблюдал за этой транзакцией весьма неодобрительно.
— Я был ей должен, — пояснил Райли.
Никто за этим столом не верил, что у меня была возможность дать взаймы, так что все обернулось против меня. В очередной раз.
— Знаете, — сказала мама, когда Эдит закончила разносить еду и все затихли, — Ифа Макморроу на прошлой неделе вышла замуж за Уилла Уилсона.
— Ой, как я рада за нее, — восторженно сказала я, запихивая в рот рогалик. — А кто такая Ифа Макморроу?
Райли расхохотался.
— Вы вместе ходили на танцы, дорогая, на степ. — Мама смотрела на меня с искренним удивлением: как это я могла забыть девочку, с которой мы в шесть лет занимались степом. — А у Лауры Макдональд родилась дочка.
— Ур-р-ра!
Райли с Филиппом рассмеялись. Больше никто. Мама попыталась было, но не сумела.
— Я встретила ее мать вчера на экологической ярмарке, она показала мне фотографию. Пре-елестнейшая малышка. Так бы ее и съела. Представьте, Лаура вышла замуж и в тот же год родила ребенка.
Я натянуто улыбалась. Райли сверлил меня взглядом, призывая к спокойствию.
— Девочка родилась больше четырех с половиной килограммов, надо же, Люси, ты можешь в это поверить?
— Джексон весил четыре двести, — сказал Филипп, — Люк три шестьсот, а Джемайма — три сто пятьдесят.
Все разом посмотрели на него, выражая заинтересованность, и он смачно откусил полрогалика.
— Как же чудесно, — мама напряженно прищурилась и, приподняв плечи, подалась ко мне через стол, — быть матерью.
И надолго замерла в этой позе.
— В двадцать лет я уже была замужем, — заявила бабушка так, точно это был необычайный подвиг. Затем она перестала намазывать хлеб маслом и вонзила в меня острый взгляд. — В двадцать четыре закончила университет, а в двадцать семь родила третьего ребенка.
Я кивнула, благоговея. Все это я уже неоднократно слышала.
— Надеюсь, тебе выдадут медаль.
— Медаль?
— Просто выражение такое. В смысле, награду за великие заслуги.
Я пыталась обуздать злой сарказм, который так и рвался на игровое поле. Он разогревался за боковой линией, умоляя меня выпустить его на замену вежливости и терпимости.
— Не заслуги, Люси, а разумные поступки.
Мама встала на мою защиту:
— Сейчас многие рожают детей лет под тридцать.
— Но ей уже тридцать.
— Будет через пару недель. — Я выдавила улыбочку. Готовый к схватке сарказм стремился выйти на площадку и забить мяч.
— Если ты считаешь, что двух недель достаточно, чтобы заиметь ребенка, тебе еще многое предстоит узнать, — сказала бабушка, откусывая хлеб.
— А иногда и позже рожают, — сообщила мама.
От этого бабушка небрежно отмахнулась.
— Многие сначала делают карьеру. — Мама проявляла настойчивость.
— Это ей не грозит. Вот я, по-вашему, что у себя в лаборатории делала? Булочки пекла?
Мама была повержена. Рогалики к сегодняшнему обеду пекла именно она. Она вообще сама пекла хлеб, о чем прекрасно знали все, включая бабушку.
— В любом случае не кормила там детей грудью, — пробормотала я себе под нос, но все услышали и поглядели на меня, и отнюдь не все одобрительно. Я чувствовала, что надо пояснить свои слова. — Отец, на мой взгляд, не производит впечатление человека, которого кормили грудью.
Если бы глаза у Райли открылись еще чуть пошире, они бы точно вылезли на лоб. Как он ни старался сдержаться, смех вырвался наружу с каким-то странным булькающим звуком. Отец взял газету и отгородился ею от неприятного разговора. Она аж хрустнула у него в руках, когда он открыл ее, и я уверена, что точно так же хрустнул его резко выпрямившийся позвоночник. Мы потеряли его, он от нас ушел. Ушел за газетную стену.
— Пойду проверю закуски, — негромко сказала мама, изящно выскользнув из-за стола.
Я не унаследовала ее изящества. Его унаследовал Райли. Изысканный и обходительный, он прямо излучает обаяние. Хоть он и мой брат, я прекрасно понимаю, насколько он привлекателен для женщин в свои тридцать пять лет. Выгодный жених, что и говорить. Он пошел по стопам отца, занялся уголовным правом и сейчас, безусловно, один из лучших адвокатов в стране. Так о нем говорят, шанса проверить его таланты на личном опыте у меня пока не было, но я не исключаю такой возможности. У меня возникает теплое щекочущее чувство, когда я представляю себе, как мой брат добивается оправдательного приговора и меня выпускают из тюрьмы. Его нередко показывают в новостях возле здания суда, рядом с людьми в спортивных куртках, натянутых на голову, и в наручниках, пристегнутых к полицейскому. Я не раз попадала в неловкую ситуацию, когда вдруг с гордостью начинала вопить в людном месте, увидев его по телевизору: «Вон мой брат!», а в ответ меня награждали негодующими взглядами, и мне приходилось пояснять, что брат не тот, в куртке, натянутой на голову, которого обвиняют в жестоких преступлениях, а тот, что в стильном костюме, но никто уже меня не слушал. Я была уверена, что Райли живет припеваючи: на него не давят, что пора, дескать, заводить семью, отчасти потому что он мужчина, а у нас в доме двойные стандарты, отчасти потому, что мама питает к нему безумную любовь, а это означает, что в мире нет женщины, которая была бы его достойна. Мама никогда не придирается и не сетует, но она очень умело подчеркивает недостатки любой «опасной» женщины в надежде посеять в Райли семена неистребимого сомнения. Она бы добилась окончательного успеха, если бы просто показывала ему в детстве картинку с изображением вагины и при этом неодобрительно качала головой, приговаривая «ай-я-яй». Она в восторге, что сын живет в шикарной холостяцкой квартире, и навещает его там на выходных, чтобы дать выход своему неудержимому чувству. Думаю, она любила бы его еще больше, будь он геем — никаких соперниц, да и гомосексуализм — это нынче круто. Я слышала, как она однажды это сказала.
Мама вернулась с подносом: всем салаты с омаром и, памятуя о безобразно-ракообразном происшествии на обеде у Хорганов в Кинсейле, в котором участвовала я, тигровые креветки и спасательная команда, мне салат с дыней.
Я посмотрела на часы. Райли понял намек.
— Мама, не томи, что ты хотела нам поведать? — Он произнес это так, что все за столом подняли головы. Он умеет сплачивать людей.
