Эйлин Гудж - Сад лжи. Книга 2
Сильвия закрыла лицо руками. Ее худые плечи, обтянутые красной шерстяной кофтой, поникли.
— Рэйчел, — выдохнула Роза.
И тут до нее внезапно дошло: так вот откуда это постоянное мучительное чувство, что Рэйчел кого-то ей напоминает. Но кого? И вот сейчас, Господи Иисусе… сейчас, прямо перед ее глазами стоит этот человек. Еще секунду — и все станет на свои места!
«Да это же Мария! Боже, как я могла не видеть!» — почти кричит Роза.
Эти золотисто-каштановые волосы, обжигающе голубые глаза… Да и рост — такая же миниатюрная, как Рэйчел. Только старше и красота уже почти поблекла.
Внезапно Роза ощутила во всем теле странную легкость, будто кто-то поднял ее в воздух — и она парит там в невесомости. «Этого не может быть! — думала она. — Я просто вижу сон…»
В голове неотвязно звучало одно и то же:
«Сильвия Розенталь, эта женщина. Она моя настоящая мать? Невозможно!»
И все же… все же внутренний голос говорил ей, что это правда. Более того, в святая святых своей души она всегда это знала. Такое бывает в наших снах, когда в подсознании всплывает многое из того, что хранится в тайниках сердца.
Внутри у Розы все словно обвалилось, как будто переливчатым потоком посыпались цветные стеклышки калейдоскопа. Однако там, под обломками, душа оставалась спокойной и настороженной. Сердце душила холодная злоба, инеем застилая глаза.
«Моя мать жива! Она не погибла в том пожаре… Она просто ушла… бросила меня… подкинула чужим людям… о Господи… она МЕНЯ БРОСИЛА!..» — звенело у Розы в голове.
— Я так переживала, — произнесла Сильвия, наконец отводя ладони от вытянувшегося, искаженного страданием лица. — Мучилась с самого начала… Хотела пойти к этим людям и сказать, что произошла ошибка. Но не смогла себя пересилить. А иного выхода я не видела.
— А мой отец? Кто тогда мой отец?
— Никос Александрос. Он был моим любовником. Я ему не сказала… но сейчас он все знает… и страстно желает, чтоб вы были вместе… это его самая заветная мечта. Он бы и тогда тебя взял. Но я… у меня в голове все смешалось. И я так всего боялась… Как я могла так сделать! Только теперь я понимаю, что натворила. Отказаться от своего ребенка. Не было ни одного дня все эти годы, чтобы я себя не презирала за это.
— Но вы могли взять меня, когда мне исполнился год… пять, семь, — холод из сердца постепенно переливался в кончики пальцев. Снегопад за окном между тем все усиливался, и колючие снежинки, подхваченные порывами ветра, ударялись о стекло. — А когда вы пришли ко мне в школу? Почему? Почему вы не сказали мне тогда всего?
— Я просто хотела увидеть тебя. Хотя бы раз… взглянуть на тебя. Посмотреть, какая ты, — голос Сильвии прервался, и она поднесла дрожащую руку к уху, вспоминая ту сцену во дворе Розиной школы. — И я просто не могла уйти… не оставив у тебя хоть какой-то памяти о себе…
— А обо мне вы подумали? — воскликнула Роза, сделав еще шаг по направлению к Сильвии и чувствуя, как подгибаются колени. — У вас была Рэйчел, и я вам была не нужна.
— Нет… нет… тебе этого не понять… мне нужна была именно ты. Но… поздно, слишком поздно, — по бледному худому лицу стоящей у окна женщины скользили полосы прерывистого неверного света, и таким же прерывистым был ее голос. — Как я могла сказать тебе об этом тогда? Ты просто убежала бы от меня. Разве бы ты мне поверила? Кто я была в твоих глазах? Совсем незнакомой женщиной…
— Ничего подобного! Я так нуждалась… хоть в ком-нибудь, кто бы меня любил!
Роза стояла, в упор глядя на Сильвию, становившуюся все бледнее и бледнее. В ее памяти всплыл тот день: холодный ветер треплет ее тоненькое пальтецо; она стоит как вкопанная и держит на ладошке неожиданный подарок — рубиновую сережку, похожую на капельку священной крови. Она видит все так ясно, как будто это произошло вчера.
— А если бы вы все-таки взяли меня к себе тогда? Вас что, мысль о Рэйчел остановила? — продолжала Роза. — Что бы с ней было?
Сильвия резко выпрямилась, словно марионетка на ниточках, — голова откинута, плечи прямые. Видно, что она изо всех сил старается сдержать слезы.
— Не буду тебе лгать, — произнесла она. — Я уже достаточно это делала. Я люблю Рэйчел как родную дочь. И никогда не смогла бы отказаться от нее, даже если бы…
Роза почувствовала, как что-то внутри нее оборвалось. Она рванулась вперед — в том состоянии невесомости, в котором она находилась, ей показалось, что она перелетела всю комнату одним гигантским прыжком. Она схватила Сильвию за плечи, пальцами ощущая нежную мягкую выемку у ключицы. На нее пахнуло легким ароматом цветочных духов, вызвав в душе вспышку яростной любви и столь же яростной ненависти.
— Даже если бы что? — прокричала Роза. — Если бы надо было выбирать между мной и ею? Вы это собирались сказать? Так?
Сильвия не сделала попытки отступить назад. Она продолжала стоять с опущенными, словно плети, руками; огромные зеленые глаза сверкали на белом как мел лице. Но вот она медленно качнула головой, крупная слеза поползла по щеке и, скатившись с подбородка, горячей каплей упала на Розино запястье.
И вдруг Сильвия обняла ее, прижав ладони к Розиному лицу… Пальцы были холодные, от них по коже пробежал озноб. Замерев, они простояли, кажется, целую вечность. В комнате не слышно было ни звука, кроме отдававшегося в ушах Розы биения ее сердца.
— Все эти годы… только коснуться тебя… — разорвал тишину дрожащий голос Сильвии. — Вот как сейчас… моя девочка… моя доченька.
Вырвавшись из ее объятий, Роза закричала, чувствуя, как волна ярости захлестывает ее, а перед глазами вспыхивают красные круги.
— Нет! Нет! Я была вам не нужна тогда… Никогда не была вам нужна… вы бросили меня, как… как собаку или котенка. Всю жизнь я чувствовала себя чужой в своей семье. Везде чужой. Моя бабка меня ненавидела. Она видела, что я не похожа на них… она думала, что моя мать Энджи согрешила с кем-то. Она обвиняла меня в смерти сына. И вы могли подумать, что какой-то там вшивый счет в банке все это оплатит? О да! Я об этом тоже знаю. Это, конечно, вы положили деньги. Но даже тогда у вас не хватило смелости открыть свое имя.
— Я не могла этого сделать. Но я хотела, чтоб у тебя были хоть какие-то средства…
— Ничего вы мне не дали! Даже меньше, чем ничего. Тот день, когда вы появились на школьном дворе… это была волшебная сказка. У меня зародилась надежда. Но это была ложная надежда. Бесполезная. Как эта вот сережка. Вы когда-нибудь задумывались, какая бесполезная вещь одна сережка? Даже хуже… Это напоминание о том, чего нет.
