Мери Каммингс - Телохранитель
У Рэя было ощущение, что воздух стал густым, как вода — ни сдвинуться с места, ни вздохнуть. Вот и все… До сих пор почему-то казалось, что и суд и тюрьма еще не скоро, и вдруг это придвинулось совсем близко, вплотную.
Решать — а что решать? Признать себя виновным и таким образом отказаться от малейшего шанса на оправдание? Или не признать и на четыре года сесть в тюрьму? Нет, четыре, наверное, все-таки не дадут, но три могут…
Прежде, чем он успел что-то сказать, Ри вцепилась ему в руку и подалась вперед:
— Нет, ну что вы! — Отчаянно замотала головой. — Нет, Рэй ни в коем случае не должен признавать себя виновным!
— Мэрион, не вмешивайся, пожалуйста! — попытался заткнуть ее Рамсфорд.
— Да что вы, не понимаете, что ли?! — Ри перевела взгляд с него на Доусона. — Ведь если он сейчас признает себя виновным — это уже на всю жизнь клеймо, его потом никуда на работу не возьмут!
— Что верно, то верно, в сфере обеспечения безопасности ему потом будет нелегко найти работу, — согласился адвокат.
— Вот видишь! — обернулась она к отцу. — А ты говоришь…
— А я ничего не говорю! — оборвал тот. — Я говорю только одно: решать, как поступить, должен Рэй. Именно он — не я, не Доусон, и уж тем более не ты со своими эмоциями и детским максимализмом. Потому что если его признают виновным, это может обойтись ему в лишние полгода, а то и больше, тюрьмы, и отсиживать эти месяцы придется именно ему, и никому другому.
— Но его же могут и оправдать!
— Могут. Теоретически.
— Все равно я считаю, что он не должен признавать себя виновным, — Ри вскинула голову, глаза гневно сверкнули. — Потому что он действительно ни в чем не виноват!
— В любом случае, решать не тебе, — повторил Рамсфорд. Хмуро сдвинув брови, взглянул на Рэя: — Несколько дней у тебя еще есть. В четверг соберемся, снова все обсудим, а ты пока думай…
Рэй и думал. Но не о сделке, которую предложил заместитель прокурора — там, сколько ни думай, однозначного ответа нет. Он думал о Ри. О том, что по большому счету он не может предложить ей ничего: ни положения в обществе, ни денег — только любовь. Любовь и доверие, и уважение.
Взял ее за руку, погладил хрупкое запястье.
— Ри…
Сердитая, нахохленная — судя по всему, замечание Рамсфорда насчет «детского максимализма» ее здорово взбесило. Пару секунд он смотрел на нее, глаза в глаза, и обернулся к Доусону.
— Мэрион права. Я не признаю себя виновным.
Медовый месяц они провели во Флориде — в самом старом и романтичном городе Апельсинового Штата[24], Сент-Огастине. Точнее, не месяц, а те две недели, которые оставались до суда.
Поначалу они вообще никуда ехать не собирались — что поделать, если Рэю запрещено выезжать за пределы штата! Но за три дня до свадьбы папа пришел к ним вечером — довольный, улыбающийся — и положил на стол билеты.
— Вот. Это мой вам подарок! — Выложил поверх билетов еще какую-то сложенную вчетверо бумагу. — И это тоже.
«Это тоже» оказалось подписанным судьей документом, разрешающим Рэймонду Логану по семейным обстоятельствам на две недели выехать в Сент-Огастин, Флорида.
Вообще-то Мэрион до сих пор была сердита на отца — не за дурацкое замечание насчет «детского максимализма», а за то, что он не поддержал ее (хотя наверняка в глубине души понимал, что она права) и чуть ли не уговаривал Рэя согласиться на предложенную прокуратурой сделку. Но Рэй тогда, слава богу, проявил здравый смысл и от сделки отказался, а принесенный отцом подарок был отличным поводом помириться. Поэтому она радостно поцеловала его в щеку:
— Спасибо, папа!
Вот так и получилось, что на следующий день после свадьбы, в три часа пополудни, они с Рэем приземлились в аэропорту Сент-Огастина.
Все бы хорошо, но утром того же дня, пока она складывала чемоданы, Рэй сидел на диване и смотрел на нее. Смотрел, смотрел — и вдруг сказал:
— Ты можешь присесть на минуту? Мне надо с тобой поговорить.
— Ну что тебе? — Мэрион послушно присела, одновременно припоминая, положила ли она в чемодан купленную для Рэя еще в Риме зеленовато-голубую льняную рубашку с коротким рукавом, которую у него до сих пор не было случая обновить.
— Я бы хотел, чтобы ты пока продолжала принимать таблетки, — мрачно изрек он.
— Какие таблетки?
Кажется, все-таки положила… Надо сходить проверить: если у него в шкафу рубашка не висит, значит, точно положила.
— Противозачаточные.
Мэрион удивленно уставилась на него. Говорить, что она еще на прошлой неделе перестала их принимать, сочла недипломатичным, вместо этого спросила:
— Ты же всегда говорил мне, что хочешь детей?!
— Да, но…
— Что — «но»? — Она уже поняла, к чему Рэй клонит, но хотела, чтобы он сказал это вслух.
— Давай подождем, пока закончится суд.
Мэрион хмыкнула и пожала плечами, после чего встала и продолжила сборы.
Пусть думает, что она согласилась… пусть думает!
Они договорились между собой не говорить о предстоящем суде, постараться даже не вспоминать о нем — жить сегодня и сейчас и быть счастливыми. Ведь это раз в жизни бывает — медовый месяц!
Рэй и впрямь за все две недели не сказал о суде ни слова. Они бродили вместе по старинному городу (если честно, то после Рима он не очень смотрелся), лежали на пляже, купались, играли в мяч. Уже в сумерках, по пути в отель, заходили в сувенирные лавочки — в одной из них через день после приезда Рэй купил ей красивейшее ожерелье из трех ниток жемчуга разных цветов.
Он улыбался, даже смеялся; на пляже, стоя по пояс в воде, поднимал ее на вытянутых руках и кидал в набегавшую волну — забава, привычная им обоим с детства, ей при этом полагалось визжать что есть мочи. Сидя вечером на террасе отеля, они пили вино и ели огромных креветок — Рэй, улыбаясь, поднимал бокал и прищурившись смотрел на нее сквозь него.
Только вот ночью… Наверное, в постели мужчины не умеют лгать, и в его ласках, в его поцелуях Мэрион чудился оттенок отчаяния, словно он пытался насытиться ею, запомнить, словно вот-вот им предстояло расстаться надолго… навеки, навсегда. И это же отчаяние порой мелькало в его глазах в самые неподходящие моменты — никто посторонний бы наверняка ничего не заметил, но Мэрион слишком хорошо его знала, чтобы не видеть.
И она не могла ничего с этим сделать — ничего…
Нарушить зарок молчания и сказать «Рэйки, ну перестань! Не думай, не вспоминай, не надо!»? Объяснить ему, втолковать, что год, пусть даже полтора — это совсем-совсем немного, и это тяжелое время надо будет просто пережить, а потом они все равно будут вместе! И вообще, почему он считает, что его обязательно осудят? Ведь даже Доусон утверждает, что есть определенный шанс на оправдательный приговор!
