Наталья Нестерова - Бабушка на сносях
На продуктовом рынке к моим причудам привыкли. Уже никто не спрашивал, зачем приходить каждый день, покупать по одному яблоку, по три сливы, гроздь винограда или двести грамм мяса?
Почему не купить сразу килограмм и не таскаться ежедневно? Не могла же я объяснить, что поедаю деликатесы втайне и запасы мне хранить негде.
Словом, меня воспринимали как тетку с тараканами в голове. Я стала своего рода достопримечательностью рынка. Сумасшедшая, у которой отлично с устным счетом. Если апельсин весил сто двадцать грамм, то я быстро высчитывала его стоимость и не соглашалась платить за сто пятьдесят. Пылкие азербайджанцы, основные торговцы на рынке, поначалу вспыхивали, когда я уличала их в двадцатиграммовой разнице, и отсчитывала копейки.
— Нэ счытай! На тэбе бэсплатно! — И швыряли мне апельсин.
— Рассматривать его в качестве подарка или милостыни? — культурно спрашивала я.
— Что? Гыде разница?
— Видите ли, молодой человек, от подарка невежливо отказываться, а милостыня оскорбительна человеку, который не побирается на паперти.
— Так бэри! — ничего не поняв из моего объяснения, говорил торговец.
— Придержите его до завтра. Ведь завтра я снова приду, а у вас будет время осмыслить мотивацию ваших поступков.
Я отходила от прилавка и почти не сомневалась, что за моей спиной переглядываются: «Сумасшедшая!»
Терпимая жизнь — это когда ритм, режим, привычное чередование маленьких ежедневных событий. Свой ритм у меня выработался. Вставала утром, пила с Игорем чай, провожала его на работу. Рутинные хлопоты по хозяйству, вроде постирушек. Потом — на рынок. Дорога туда и обратно засчитывалась как прогулка на свежем воздухе. Готовила себе обед, уничтожала его следы и заваливалась с книжкой на диван. Легкий полдник и приготовление ужина для Игоря. По вечерам он смотрел телевизор, я сидела рядом в кресле и по книжке училась вязать на спицах. Так я защитилась от своего ненавистного врага — голубого экрана. Никогда не любила рукоделия. Но самостоятельно связанный из натуральной шерсти костюмчик для ребенка в три раза дешевле магазинного из синтетики.
Со стороны мы с Игорем, очевидно, смотрелись как мирные супруги. Он высказывает свои мнения по поводу Чечни или ареста олигарха, я (не вслушиваясь) поддакиваю. И тихо бормочу, двигая спицами: «Лицевая, изнаночная, накид…» Первая кофточка, которую я связала дочке, была ниже всякой критики, такую на ребенка родная мать не наденет.
Пришлось распустить и начать сначала. Второй опыт удался на четверку с минусом, и я надеялась, что мое мастерство будет расти.
* * *Поход на рынок сегодня удался. Я купила парную печенку (двести грамм, селянин-продавец не хотел резать от целого, но его жена, поняв мое положение, пошла навстречу), три крупных сухумских мандарина (какие я люблю, чтобы цедра чуть отставала от долек), полпучка петрушки (азербайджанец меня знал и беспрекословно разделил стандартный пучок), нездорового цвета сосиски для Игоря (если их сварить, а потом, как яйца, окатить холодной водой, то полиэтилен, возможно, отстанет). Главное же приобретение — ажурный чепчик для девочки. Милейшая вещь, кукольно восхитительная! И я уложилась в отведенные ежедневные траты — шестьдесят рублей! Как я ни экономила, как ни жадничала, но жить на два доллара в день у меня получалось редко.
Лицо мужчины, который стоял у подъезда, я рассмотрела, приблизившись почти вплотную. Между нами осталось два метра. Это был Олег.
Мое хорошее настроение как ветром сдуло. Я задохнулась от.., от многого: ненависти, стыда, возмущения, горечи…
Надо пояснить неадекватную реакцию, которая, полагаю, легко читалась на моем лице.
Дело в том, как я выглядела! Описываю. Зимнюю одежду в секонд-хенде я купила. Это была шуба из искусственного облезлого меха. Она грела не лучше, чем марля в пять слоев. Кроме того, со временем едва застегивалась на растущем животе.
А шинель железнодорожная грела не в пример лучше! И была по размеру! Я хотела заменить металлические пуговицы с тиснеными символами — какими-то молотками, но так и не собралась. Зато раскошелилась на гениальную вещь — пуховый платок. Не белая паутинка, которую я подарила Ирине Васильевне, а коричневый, толстый, из козьей шерсти связанный бабский платок! После колеса это второе по значимости изобретение. Он прекрасно греет голову, концы уходят на спину и на грудь — никакой ветер не страшен. Ансамбль завершали валенки. С ними я расставалась только на ночь. Выходя на улицу, вниз поддевала носки, сверху галоши, дома ходила просто в валенках, потому что температура в квартире не поднималась до биологически приемлемой.
Впервые в жизни на меня не обращали внимания. Такого не было никогда! Я люблю модную одежду, в совокупности со смазливым личиком это обеспечивает постоянный, разной степени интенсивности, интерес окружающих, толпы. По мне никогда не скользили пустым взглядом, меня всегда рассматривали. Я к этому привыкла, как к уродству, научилась ходить с каменным выражением лица. Про уродство — чистое кокетство, не ври сама себе! Когда в Алапаевске я стала неприметной теткой, сумасшедшей с рынка, я внутренне жеманничала: ах, вы меня в грош не ставите, а на самом деле я ого-го-го!
Мне было плевать, как меня воспринимают алапаевцы и все жители планеты Земля, вместе взятые. Кроме одного человека! Предстать перед Олегом в виде тетки с полустанка? Маячит фигура в шинели, платке и валенках, с флажком в руке, а мимо скорый поезд мчится? НИ ЗА ЧТО!
Лицо у Олега дернулось, появилась гримаса, похожая на зарождающийся смех. Правильно! Логично! Вот теперь я заслуживаю гомерического хохота!
— Кира!
Олег рванул ко мне, заграбастал меня и стал целовать лицо. Его губы были чуть теплее моей кожи, задубевшей на двадцатиградусном морозе.
— Кира! Прости меня, дорогая Кира, я люблю тебя Безумно! Навсегда, впервые, до смерти! Кира, это эмоции, вернее, рефлексы. Так было всегда!
Прости меня! В самые тяжелые минуты жизни — идиотский рефлекс, идиотский смех! Когда мама умерла.., на поминках, напился, услышал дурацкое замечание и хохотал как ненормальный! Еще раньше, в начальной школе. Меня учительница считала нахалом, рано развившимся. Потому что я смеялся, когда она меня ругала. А я боялся ее до смерти! Кира! Какое счастье, что я нашел тебя!
У меня что-то случилось с понятийным аппаратом. Я отлично слышала слова, которые отрывисто произносил Олег, но совершенно не понимала их смысла. Возможно, причиной тому были оглушающие удары сердца, рвущегося наружу. Но я уловила смысл, тональность. Они были прекрасны!
