Джудит Майкл - Преобладающая страсть. том 2
– Когда-нибудь я, возможно, расскажу тебе о своем прошлом, – сказал он, – хотя рассказывать, собственно, нечего, большую часть я позабыл.
– Неправда, – мягко проговорила Лили.
– Да, это так. Хорошо, пусть на сегодня пока так.
Когда Сибилла поинтересовалась у Лили, как прошел ланч, она подробно рассказала ей обо всем: что они говорили о Грейсвилле, программе «Дома с преподобной Лили Грейс», о погоде.
– Мне кажется, ему была нужна компания, – резюмировала Лили, – он не преследовал никаких целей.
Позднее, когда Сибилла спросила Лили, приглашал ли ее Гас на ланч в другой раз, она ответила отрицательно, потому что к тому моменту Гас пригласил ее уже на обед. С тех пор они обедали вместе раз в неделю по четвергам, когда Сибилла находилась на совещании; в последнее время у нее было много совещаний, и она уделяла Лили гораздо меньше времени. Гас понимал, что причиной этого был разраставшийся скандал вокруг Джима и Тамми Беккеров. Все, кто имел отношение к евангелистам-телепроповедникам, внимательно следили за развитием событий, готовясь к новым разоблачениям; все, кроме Лили, которая пребывала в полной уверенности, что совершенно непричастна к подобным махинациям, и испытывала скорбь и сочувствие по отношению к тем, кто занимался подобными делами. С тех пор, как разразился скандал, что по времени совпало с превращением Грейсвилля в настоящий город, Сибилла была чрезвычайно занята, и Лили в своем маленьком домике в Кальпепере была предоставлена самой себе как никогда прежде.
Гас приглашал ее обедать в небольшие, стоящие в стороне от больших дорог ресторанчики, где они проводили по три-четыре часа, рассказывая о себе. Их руки, лежавшие на скатерти, почти соприкасались. Гас рассказал о своем прошлом. Несколько небольших эпизодов. Большинство из них были грустными и немного трагическими. Иногда Лили задавала себе вопрос, не выдумка ли все это, но она никогда не могла понять, почему у нее возникали подобные сомнения. Быть может, причиной их возникновения было то поразительное спокойствие, с которым он об этом рассказывал, или то, что слезы никогда не наворачивались на его глазах, а может быть, сама манера прерывать рассказ и не отрываясь смотреть на нее, словно фиксируя производимое впечатление. Однако подобное поведение можно было объяснить его напускной жестокостью. Лили была убеждена, что он был гораздо чувствительнее, чем хотел показать, она не сомневалась, что его стремление выглядеть самоудовлетворенным было ни чем иным, как игрой. Она отказывалась прислушиваться к своим внутренним сомнениям; ей хотелось верить и она верила в то, что он совершенно искренен с ней. Она считала, что знает его лучше, чем другие, чем он сам.
Впервые в жизни у нее были дружеские отношения с мужчиной, который по возрасту не годился ей в отцы или деды. Это обстоятельство пробудило в ней теплое и волнующее ощущение. Она никогда не спрашивала себя, что это означает; но она ждала четвергов с легким замиранием сердца, преисполненная странными ожиданиями. Как только у дверей ее дома появлялся Гас, Лили чувствовала себя великолепно.
Она лелеяла в себе эти чувства: у нее есть друг! Сибилла не подпускала к ней людей – ни мужчин, ни женщин; Сибилла неоднократно напоминала, что ей следует сохранять свои силы и беречь энергию для прихожан; предостерегала от общения с незнакомыми людьми, которые могут злоупотребить ее добротой и щедростью. Однако с момента их последнего разговора на эту тему прошлого несколько лет. Казалось, что Лили устроилась и привязалась к Сибилле настолько прочно, что подобный вопрос более не возникал. Лили тоже не думала об этом, пока София, подруга Валери, не поинтересовалась ее друзьями и свиданиями с ними. И вот несколько месяцев спустя после разговора с Софией Гас пригласил ее на ланч, и они подружились.
В то же время даже Лили догадывалась, что это было больше, чем дружба. Как-то раз в воскресенье вечером Гас прислал ей гардению с запиской, в которой говорил, что утренняя проповедь была лучшей из всех когда-либо слышанных им. Лили вдыхала густой, дурманящий аромат цветка, будто вылепленного из воска, и ни одна из религиозных мыслей не приходила ей в голову. Вместо этого она вспоминала руку Гаса, лежавшую рядом с ее рукой несколько вечеров назад, движения ее губ, произносивших ее имя. На следующей неделе он прислал три гардении, и Лили пришлось вынести их из комнаты, поскольку от их сильного запаха она чувствовала себя неважно. Всю ночь ей представлялись белые глянцевые цветы в обрамлении зелени и Гас, прикалывавший их к ее платью перед началом следующей проповеди. Она почти ощущала, как его руки касаются ее тела, и от этих мыслей возникали головокружение и жар.
Лили помнила, как много лет назад в школе-интернате девочки рассказывали о таком возбуждении. Но сама она никогда не ходила на свидания и не испытывала ничего подобного. Тем не менее теперь, вспомнив и узнав эти признаки, она поняла, что происходило: в ней пробуждались чувства к Гасу, ее тело жило собственными ощущениями, совершенно независимо от разума. Разум твердил, что Гас всего лишь друг. А тело, казалось, догадывалось, что Гас может быть еще и чем-то совершенно иным. Как только Лили позволила себе думать подобным образом, чувство вины охватило ее, и даже в уединении спальни она густо покраснела.
Всю неделю она избегала Гаса и не подходила к телефону. Лили скучала по нему и была униженно несчастной; внезапно и без повода начинала плакать, потеряла интерес к еде. «Нужно поговорить с Сибиллой, – подумала она, – это ужасно. Я не должна быть такой; это… неправильно».
Однако в воскресенье утром Сибилла не пришла в церковь, поэтому на следующий день Лили отправилась к ней в офис и там обнаружила перемену, происшедшую с Сибиллой. Никто, казалось, ничего не замечал, но Лили, бывшая с ней в близких отношениях, едва переступив порог кабинета, сразу же почувствовала бурлившее в Сибилле раздражение. Она казалась разгневанной, и Лили сначала подумала, что ей стало известно о свиданиях и обедах с Гасом, но через несколько минут поняла, что причина таилась совершенно в ином: произошло нечто такое, что вывело Сибиллу из равновесия настолько, что она не замечала присутствия Лили. Внешне она держалась и вела себя вполне нормально, но Лили видела, что она как бы обратилась внутрь себя, о чем-то сосредоточенно размышляла, строила какие-то планы, высчитывала, как преодолеть то, что так ее злило и съедало изнутри.
Итак, не было никого, с кем бы Лили могла поговорить. Она стояла в холле, около кабинета Сибиллы, испытывая неуверенность и страдая от одиночества, почти напуганная. Она знала, что нужно идти к себе, садиться за работу, читать почту, готовиться к очередной записи четверговой программы «Дома с преподобной Лили Грейс», к предстоящей воскресной проповеди и встречам с прихожанами в Арлингтонском клубе Ротари, но у нее не было сил сосредоточиться. Ей нужно было, чтобы кто-нибудь подсказал, как поступить.
