Сюзан Кубелка - Mадам придет сегодня позже
— С огромным удовольствием! Что вы предлагаете?
— Симпатичный клуб в Сен-Жермен. «Ле Бильбоке». Может быть, вы знаете его?
«Ле Бильбоке»! На меня вдруг нахлынуло болезненное воспоминание о Поле. Где он? Я скучаю по нему! Почему он не дает о себе знать?
— Прекрасно знаю, — произношу я вслух, — в июле я слушала там великолепную негритянскую певицу.
— Я тоже! Я там свой человек. Когда живу в Париже, всегда там бываю. А сегодня у них совершенно особая программа. Но больше я вам ничего не скажу!
17
Я с радостью еду в «Бильбоке», питая тайную надежду встретить там Поля.
Я знаю, что это чистейшая фантазия. Он путешествует где-то по Европе, последняя открытка пришла из Лозанны. А потом, по плану, на очереди Италия: Фриули и затерянная где-то в Тоскане экологически чистая деревня, выдающая на-гора не только великолепные урожаи (без ядов и химии), но и выручающая немалые прибыли. Отец непременно хочет увидеть все это собственными глазами.
Поль за тысячу километров от меня. Но с той памятной ночи в середине лета клуб и он соединены в моем сердце, ведь мы были там счастливы.
Мы едем на машине Вово, сером «порше», модели, совершенно ему не подходящей, и поскольку в августе мало машин, уже через десять минут мы прибываем на место.
На этот раз мы не сидим на бархатных табуретках рядом с музыкантами. Как только мы входим в клуб, нам навстречу спешит директор собственной персоной. Он жмет нам руки и ведет к накрытому белоснежной скатертью столику с удобным видом на сцену. Вово заказывает бутылку шампанского, самого дорогого. Его тут же приносят, в красивом серебряном бочонке со льдом.
— Выпьем за нас, — громко объявляет Вово… А это еще что такое? Кто-то гладит меня по ноге! Две секунды я сижу застыв. Прикосновение было таким неожиданным, без всякого предупреждения! Взгляд под стол проясняет ситуацию. Вово сбросил один ботинок и гладит мою ногу тренированными пальцами ноги в тонких шерстяных носках. Очень странный господин. Весь вечер мы говорили только об интерьере, ни одного двусмысленного слова, ни одного жаркого взгляда на мои ноги или иную выдающуюся часть тела — и вдруг такая атака в лоб!
— Нет-нет-нет! — говорю я ему будто ребенку, смотрю в глаза и качаю головой.
— Нет? — ошеломленно спрашивает Вово и убирает ногу. — Но почему нет? Я жажду вас уже не одну неделю, и вы меня, конечно, тоже!
Делаю большие глаза. Откуда у мужчин такая самоуверенность? Никогда не могла этого понять! Но тут появляются музыканты.
— Сейчас начнется самое интересное, — говорит Вово и садится прямо. На сцене пианист, ударник, контрабасист и гитарист. Ни один из четверки мне не знаком. Зал заполнен до отказа.
— Обратите внимание на человека с гитарой! — шепчет мне Вово. Я делаю это. Без особого энтузиазма. Он якобы цыган. Маленький, бледный, невзрачный человечек. Словно согбенный горем, стоит он с опущенной головой в огнях рампы. Что потерял здесь? Один его вид вгоняет меня в сон. Как можно быть музыкантом с такой безобразной внешностью? Вово в своем репертуаре. Вот такие вещи ему и нравятся.
С трудом сдерживаю зевоту. Джаз-банд начинает играть. Гитарист не отрывает глаз от своих ботинок. И вдруг он выдает. Сонливость моментально слетает с меня!
«Ты у меня красивая» — старая еврейская песня. Он играет мелодию, потом начинает импровизировать. Бог ты мой! Какая же у него техника! Он просто великолепен! Как он умудряется играть так быстро и в то же время так красиво?!
Он расцвечивает мелодию бурными пассажами, все время возвращаясь к основной теме. Его виртуозные рулады уносят человека куда-то ввысь, а потом молниеносно обрушиваются вниз. Я сижу как зачарованная! Звуки мурашками пробегают по моей спине, покалывают между лопатками, и мне кажется, что он ласкает меня. Гитарист раскачивается в такт, глаза его закрыты.
Его друзья подходят, машут, кричат ему, но он никого не видит, он отсутствует. Цыган играет настолько живо, что воздух вокруг него вибрирует. Как долго он еще продержится? Неужели у него не болят пальцы? По-моему, уже должна отвалиться рука.
Теперь он играет медленнее, но тем сладостнее. Я вдруг вижу его и себя в постели. Тесно обнявшись. Он целует мою грудь. На лице то же выражение, что сейчас, во время игры: страдание и страсть. Если он не прекратит эту песню, я вскочу на сцену и поцелую его при всех!
В этот миг он открывает глаза и смотрит прямо на меня. Долгим, пристальным, пронзительным взглядом. У меня перехватывает дыхание. Неужели он прочитал мои мысли? Гитарист склоняет голову и кивает мне. Я вцепляюсь в свой стул, чтобы не сорваться и не побежать к этому безумному человеку.
Он набросил пушистый зеленый платок на гитару, на то место, где его правая рука касается дерева. Очевидно, в его квартире полно мягких покрывал, бархатистых подушек, и мысленно я уже нежусь там вместе с ним. Наверное, он целуется как дьявол. Вот уж у кого выносливость и сила, он всю ночь продержится. Прочь такие мысли! Или я просто опьянела?
Вово толкает меня локтем.
— Вы ему нравитесь, — шепчет он, прикрыв рот ладонью. — Заметили его взгляд? — Вово многозначительно подмигивает. — Он сгорает от ревности, что вы тут сидите рядом со мной!
Теперь начинается медленная песня. Неужели это та же гитара. На меня изливается целый поток серебристых звуков. Знакомая мелодия, название только забыла. Все-таки выпила слишком много шампанского? Ах, какая сладкая музыка! Высокие тона поют, обрываются, вибрируют. Меня мороз продирает по коже, от этого можно сойти с ума. Сейчас потеряю самообладание и закричу от счастья.
Песня заканчивается дивными аккордами. Люди вскакивают со своих мест и кричат «Еще! Еще!» Я кричу вместе со всеми. Взрываются оглушительные аплодисменты. Музыканты улыбаются, кланяются и медленно уходят со сцены. Гаснут прожекторы. Через полчаса выступление будет продолжено.
— Ну? Что скажете? — с торжествующим видом спрашивает Вово. — Каков виртуоз, а?
Я молча киваю, вся еще под впечатлением. Я не хочу говорить. Достаточно наговорилась в «Гран-Веву», на десять дней вперед. Теперь не плохо бы отдохнуть.
Гитарист стоит у стойки бара. Абсолютно один. Никто не осмеливается приблизиться к нему. Он пьет кофе, потом апельсиновый сок и ни капли алкоголя. На нем красная шелковая рубашка, волосы черные как смоль, с проплешиной на затылке. Я ее не заметила раньше, и она меня страшно трогает. Он оборачивается и разглядывает многочисленных посетителей, пришедших только ради него. Но это его не радует. На сцене он еще улыбался, сейчас же абсолютно серьезен. Стоило ему уйти от огней рампы, как свет погас и в его глазах.
