Джиджи Грэйзер - Мужеедка
Кларисса попыталась приподнять голову, чтобы вздохнуть свободно, — если во время беременности вообще можно свободно дышать.
— Опра?
— Афро-американка, нищая, страдала ожирением, к тому же, если помнишь, ее изнасиловали.
— Правда? — В душе Клариссы вспыхнула искорка надежды.
— Давай дальше, назови еще кого-нибудь.
Кларисса улыбнулась. Иногда Грэйви была такой мудрой, ну просто как далай-лама.
— Мадонна? — прошептала она.
— Родом из Мичигана, рабочая семья, мать умерла, когда она была еще маленькой. Приехала в Нью-Йорк без денег, отдавалась на каждом шагу, чтобы подняться к вершине.
— А под конец вышла замуж за самого классного парня на свете… И кстати, он оказался даже не тренером.
— Вот видишь? — спросила Грэйви.
— И двое детей.
— И двое детей.
Они вздохнули.
— Хиллари Клинтон.
— Ну, это очевидно. Сама умница, и замуж вышла за умника — но с игривым членом. Зато ведь потом целых восемь лет жила в Белом доме. Клево, а?
Кларисса была вынуждена согласиться.
— Тебе нужен отдых, — заключила Грэйви.
— Конечно, мне нужен отдых, — кивнула Кларисса. — И чем я расплачусь за этот отдых?
— Нет! Тебе нужно нечто большее, чем просто отдых. Духовное пробуждение!
— У меня оно уже было. Забыла? Я чуть не убила двух человек.
— Знаешь эти семинары, на которые ездит Поло?
— Семинары йоги? Там, где преподаватель спит со всеми замужними ученицами и разъезжает на их машинах?
— Нет-нет, — поспешила возразить Грэйви. — Я о «семинаре безмолвия».
— Звучит не слишком привлекательно. — Кларисса немного помолчала. — А что там такое?
— Нельзя разговаривать целую неделю.
— Не потянем.
— Нам это пойдет на пользу.
— С каких это пор тебя интересует польза?
— С тех пор, как не осталось другой альтернативы.
Кларисса обдумала эти слова и решила, что в них есть своя правда. Грэйви испробовала почти все известные человечеству пороки, разве что никогда не снималась в жестком порно. По крайней мере, Клариссе она о таком не рассказывала.
— Ты не продержишься.
— Продержусь, если ты продержишься.
— Я не продержусь. А где это?
— В Охайи, два часа езды отсюда, — ответила Грэйви. — Ну же, давай. Лично мне не помешает на время заткнуться, да и тебе тоже.
Кларисса хотела поспорить, но неожиданно передумала: Грэйви, как всегда, была права.
26. Молчание оглушает
Семинар проходил в старом монастыре, окруженном пологими зелеными холмами. Лето выдалось не слишком жарким, и растительность сохранила глубокий успокаивающий изумрудный оттенок; деревья вокруг только-только начали желтеть в предвкушении осени.
— Твою мать, красота-то какая, — заметила Грэйви, поэтичная, как всегда.
Маленькое рукописное объявление привело их в комнату, где не меньше дюжины человек восседали на железных стульях, внимательно, немо, преданно внимая речам седоватого бородача в облачении без видимых швов.
— Новая волна, бывший наркоша, анонимный алкоголик, хиппи, возрожденный Будда, — перечисляла Грэйви довольно громко, пока они, прячась за авиаторскими очками в пол-лица, цокая шпильками и дразня бедствующих джинсами «Севен» (хитроумная Кларисса застегнула их под животом), пробирались на задний ряд, как можно дальше от всех прочих живых существ.
Они чувствовали себя сорванцами-двоечниками на уроке алгебры. Остальная публика — люди средних лет с неопрятными прическами и в очках с толстыми стеклами — взирала на них с неодобрением.
— ПУСы, — прошептала Кларисса уголком рта, словно жертва паралича. — Противные, Ужасные Старикашки.
Кто-то шикнул на них, и Седобородый продолжил вещать о вреде болтовни:
— Что вы хотите найти? Внутренний покой? Истину? Причину, по которой ваш муж, жена, мать, отец, сын или дочь оставили вас?
Он выдержал паузу, а Кларисса, ухмыльнувшись, покосилась на Грэйви, не сводившую с Седобородого глаз. Кларисса, на которую все, кроме еды, нагоняло скуку, попробовала найти что-нибудь интересное, лишь бы отвлечься, — но белые стены комнаты оказались совершенно голыми, так что пришлось сосредоточиться на чужих затылках. Кларисса рассматривала их, один за другим, пытаясь расшифровать жизнь их владельцев по цвету и текстуре волос, по наклону плечей и изгибу шеи.
Сделав вывод, что весь семинар — сборище неудачников, она сразу почувствовала себя лучше.
— Единственный способ найти ответ — это заглянуть внутрь себя. Единственный способ заглянуть внутрь себя — это избавиться от излишеств нашей повседневной жизни. Слишком много слов, слишком много образов, слишком много звуков, слишком много… — Взгляд в упор на Грэйви и Клариссу. — В течение семи дней вы не должны произносить ни единого звука; на семь дней вы будете избавлены от собственного голоса.
— А как насчет еды? — Рот Клариссы открылся раньше, чем рука успела подняться для вопроса.
— Хотите верьте, хотите нет, но еда у нас имеется. — Улыбка слегка смягчила его резкие черты. — Завтрак, обед и ужин. Три строго вегетарианские трапезы в день. Расписание найдете у себя в папке.
— Строго — это как у Лайзы Боннет[29]? — уточнила Грэйви.
— Помнишь, когда Поло на целую неделю перестала есть курицу и носить кожу… А если кто захочет добавки? — спросила Кларисса у Седобородого.
Судя по смеху, кому-то из присутствующих ее тревога показалась забавной, но для Клариссы это был вопрос выживания.
— Ваш интерес вполне понятен, — ответил руководитель группы. — Хочу вас поздравить с решением предпринять такое путешествие в столь важное время. Ребенок будет вам благодарен.
— А когда начинаем молчать? — поинтересовалась Грэйви.
— Примерно через пять минут.
После вводного занятия Грэйви выразительно подняла брови, кивнув на Седобородого, Кларисса замотала головой и погрозила ей пальцем, и они отправились к себе в комнату. Номер оказался маленький, отделанный темным деревом, c двумя узкими кроватями.
— Семь дней, — произнесла Кларисса, оглядевшись по сторонам.
— Тсс! — отозвалась Грэйви.
Ужин проходил в небольшом кафетерии. В одном конце зала можно было брать салат, почти как у «Денниз», а в другом конце — суп, странное варево, на выбор: бурого, серого или зеленого цвета. Клариссу, впрочем, все устраивало. К обозначенному в расписании часу (семь ноль-ноль) она уже была готова сожрать покрышки с собственного автомобиля.
В полупустом кафетерии двадцать человек в молчании жевали, глотали, хлюпали, кашляли, шмыгали носом, вздыхали и так далее — выглядело все это омерзительно булькающим концертом.
