Кэрри Адамс - Крестная мамочка
— Ерунда какая-то. Ждать четыре года, чтобы отомстить?
— Может, он не сразу понял смысл того, что увидел.
— Твоему сыну было двенадцать, а не два.
— А вдруг сначала он постарался выбросить все из головы, потому и преспокойно вернулся в машину как ни в чем не бывало.
— Не складывается. Он рассказывал мне, что каждый раз, когда в класс входит учительница рисования мисс Клэр, у него эрекция, а о тебе словом не упомянул. Разве что перенял опыт…
— Тесса!
— Прости, хотелось тебя развеселить.
— Веселить меня не надо, я не для того звоню. Дело серьезное.
— Без сомнения, но не конец света. Вы с Ником по-прежнему вместе.
— Слава богу.
— И больше у тебя никого не было?
— К счастью, нет. Хотя я знаю, что случится, если потерять бдительность: шаг-другой — и покатишься по наклонной. Поначалу кажется, что тебя покарают за измену, что весь мир рухнет, а когда ничего не происходит, недоумеваешь: если можно преспокойно вернуться домой и как ни в чем не бывало поставить на плиту рыбные палочки, почему бы не повторить? В конце концов начинаешь наслаждаться не романом, а тайной. Мы часами говорили о нашей жизни — в коттедже среди торфяников, на ферме в Испании, — и все было чудесно, пока речь шла только о фантазиях. Но когда я представила, что Каспар видел… — Франческа задохнулась от стыда. — Вот в чем притягательность фантазий — они никого не ранят.
— Что же было потом, когда Каспар ушел?
— Я осознала, что мой промах может иметь страшные последствия. Каспар буквально стащил меня на землю. Я просто взбеленилась, тут же выставила моего друга из дома. Села у телефона, ожидая, что вот-вот ты позвонишь мне и скажешь: Каспар связался с отцом, все погибло. До конца дня мой друг названивал мне каждый час, потом продолжал звонить ночью и весь следующий день. Телефон разрывался, а я не отвечала. Наконец не выдержала и зашвырнула его в реку. Сразу же пожалела об этом, чуть не кинулась за ним, но каким-то чудом заставила себя вернуться домой. Я знала, что звонить ему с домашнего телефона не смогу. А когда перестала тосковать о нем, страшно удивилась: любовь всей моей жизни я забыла за каких-нибудь десять дней.
— Страсть трудно пересилить, — кивнула я. — А одиночество часто толкает на самые дурацкие, нелепые поступки. — Уж я-то точно знала, поскольку не могла похвастаться высокой моралью. — А потом? Вы помирились с Ником?
— И это самое странное: мой роман спас наш брак.
Я недоверчиво молчала.
— Не веришь? Правильно. Вероятно, я просто пытаюсь оправдаться, и все-таки Ник привел меня в чувство. Может, решил, что я больна — я и вправду выглядела больной. Снова начался кашель. Ник уложил меня в постель, взял отгулы, набрал мне в прокате фильмов, привозил девчонок из школы. Он так заботливо ухаживал за мной, что я начала с нетерпением ждать его: только он спасал меня от депрессии. Каким-то чудом мы нашли путь обратно в наш коридор. Однажды утром я проснулась и поняла, что ничего не случилось. Тот, другой человек, не любил меня. Меня любил Ник. Знаешь, что страшнее всего? Если бы в тот день вы с Каспаром не заехали домой, мне бы не хватило духу порвать с любовником и я разрушила бы семью из-за пустяка. У нас с Ником будто открылось второе дыхание. Никто не пострадал, кроме Каспара. Только я ношу в себе чудовищное чувство вины.
— Это было утром! — выпалила я.
— Что?
— Мы с Каспаром заезжали к вам утром.
— Нет, днем. Все утро мы бродили под дождем. Не знаю, когда мы вернулись, но точно помню, что скорее ближе к вечеру.
— А мы заезжали не рано утром, но точно до обеда.
— Не может быть.
— Может. Я все вспомнила. Когда Каспар принес билеты, мы еще поспорили, куда теперь — в музей, а потом пообедать, или наоборот. И в итоге предпочли бургеры бомбам.
— Вашу машину я не видела, только слышала шум двигателя, когда вы отъезжали.
— Мы некоторое время стояли возле дома. Но Каспар был абсолютно спокоен. Вряд ли он поднимался к вам.
— А как же шаги на лестнице и хлопнувшая дверь? Должен был подняться.
— Ты же сама говорила, что не видела билетов на кухонном столе. Потому что мы забрали их, пока вы бродили по парку. Клянусь тебе, было еще рано — половина двенадцатого, в крайнем случае двенадцать, но не больше.
— В двенадцать мы еще шатались по парку.
— Значит, это был не Каспар, он ничего не видел, не перепугался до смерти и вовсе не собирается мстить тебе. Я с самого начала говорила, что ты ни в чем не виновата. Просто Каспар отбился от рук и заслуживает трепки.
— А может, он еще раз прибегал?
— Нет. Мы пробыли вместе до конца дня.
— Но кто же тогда топал на лестнице? Кто хлопнул дверью?
— Не уборщица?
— Тесса, в нашем доме уборщица — это я.
— М-м… — Я задумалась. — У кого еще есть ключи?
— Больше ни у кого.
— У кого-то они должны быть, если только это был не грабитель.
Нет. Грабитель оценил бы обстановку и смылся. И попутно прихватил все ценное с нижнего этажа, зная, что хозяйка занята наверху и ничего не услышит. Внезапно меня осенило. Франческу тоже.
«Ник!» — хором сказали мы. Ключи от дома могли быть только у Ника.
Успокоить Франческу по телефону не удалось, поэтому я села в машину и примчалась к ней. Мы проговорили до поздней ночи — о том, может ли мужчина застать жену с другим и не только не разлюбить ее, но и полюбить еще крепче. Несколько раз Франческа порывалась звонить мужу, а я отговаривала. Если это действительно был Ник — мы в этом по-прежнему сомневались, — значит, он по каким-то причинам решил молчать о том, что увидел и услышал. Вместо того чтобы вскипеть, ворваться в спальню и устроить побоище, он заботился о жене, помог ей залечить воображаемые раны, которые казались ей настоящими. Все это время он знал, что Фран подкосил не кашель, а завершившийся роман, но тем не менее приносил ей чай в постель, наливал ванну, забирал детей, давал ей отдохнуть. Оставалось только признать, что Ник великодушнее, чем я думала. Он любит свою жену крепче, чем кажется на первый взгляд, и она обязана отплатить ему молчанием за молчание. Лучшая благодарность — счастливая семья, и я уже начинала понимать, что построить ее чертовски трудно.
А если Ник ни при чем, тогда какой-нибудь мелкий воришка заметил Франческу и ее таинственного спутника, дождался, когда они забудут обо всем на свете, и прокрался в дом. А Ник — всего-навсего муж, живущий в блаженном неведении. Лично я все-таки надеялась на первое. Несмотря на зыбкий подтекст, измена Фран и всепрощение Ника вселяли в меня надежду и выглядели жизнеутверждающе — в отличие от бессмысленного романа, в который вляпалась моя подруга.
