Алина Феоктистова - Тепло твоих губ
— Хорошо, фати Томас. — Полина вложила в свое обращение столько презрения, что мужчина поежился. — Обещаю, что ваша жена никогда не узнает, с кем она живет.
Она вышла из кабинета Томаса, чувствуя себя постаревшей сразу на десять лет.
Профессор Шулер выполнил свои обещания — через два дня турпутевка в Россию лежала на ночном столике Полины. Барбаре он сказал, что девочка соскучилась по родным местам и ей будет полезно немного проветриться перед экзаменами в Марбургский университет.
В тот же день Полина — вместе с ребятами и девушками из других городов Германии — улетела в Россию. Барбара проводила ее на аэродром, и Полина сначала церемонно протянула ей руку, а потом кинулась на шею и заплакала. Спустя два часа она уже была в Москве…
…Она появилась в поселке, когда все его жители уже спали. В полной темноте разыскала дом, где когда-то жила их с Мариной бабушка. Полина знала, что после рождения Марины бабушка разорвала все отношения с мамой. Елена Ивановна с маленькой дочерью на руках ушла в «Волжские зори», чтобы уже никогда не возвращаться домой.
Шло время, мамина мама старела, и однажды Марина с маленькой Полиной сами пришли в старенький домик, стоящий на самой окраине поселка. Полина помнит, как обрадовалась бабушка сразу двум внучкам, как захлопотала вокруг стола, уставляя его разными вкусностями, заодно расспрашивая девочек о школе, о подругах. И только о маме бабушка ничего не спрашивала… А потом они с бабушкой сели за стол пить чай, и Полинка уминала за обе щеки бабушкины пирожки, то и дело поглядывая на странную диковинку — большой и красный абажур под потолком.
Сейчас в бабушкином доме было темно, а окна его крест-накрест заколочены досками. Полина поднатужилась и оторвала одну доску, потом вторую и третью. Затем подергала створку окна — та неожиданно легко поддалась. Пожалев, что у нее нет велосипеда, Полина подпрыгнула и… через мгновение уже стояла на прогибающемся, поскрипывающем от каждого движения полу.
Только теперь она почувствовала, как устала, добираясь сюда из такой далекой Германии. Сил хватило только на то, чтобы нащупать на столике, где у бабушки обычно стояла иконка Божьей Матери, огарок свечи, зажечь его и сесть за покрытый пыльной клеенкой стол. Опустив голову на руки, девушка задремала…
Ее разбудил какой-то неясный шум в сенях: сначала осторожные шаги, потом — звяканье ключей. Полинка подняла тяжелую голову — в дверях стояла тетя Зина, та самая почтальонша, которая принесла когда-то покаянное письмо Олега. Лицо маминой подруги, отнюдь не помолодевшей за эти годы, было искажено выражением ужаса.
— Марина? — вскрикнула старуха, отступая обратно к двери. — Сгинь, дьявольское наваждение.
Полина горько усмехнулась и подняла свечку на уровень глаз.
— Успокойтесь, тетя Зина. Полина я. Здравствуйте.
Но тетя Зина продолжала пятиться, крестясь и приговаривая: «Сгинь, нечистая».
С большим трудом Полине удалось доказать, что она вовсе не неуспокоившаяся душа, которая мечется оттого, что не была похоронена, и бродит, пугая людей, а та самая девочка с косичками, которую она навещала в больнице.
— Надо же, вылитая Марина, — вздохнула, успокаиваясь, почтальонша. — Надо же, какое сходство!
Женщины обнялись и тихо заплакали.
Утром они вместе отправились на местное кладбище. Могилу Елены Ивановны — заросший травой и полевыми цветами холмик — Полина угадала издали — по металлической трафаретке, на которой расплывалась выцветшая от времени надпись «2 июня»…
Она опустилась на покосившуюся деревянную скамеечку, и… время как будто исчезло для нее. Не заметила она даже, как исчезла тетя Зина, отправившаяся, как она выразилась, «навестить своих».
Полине уже было все равно — ее широко открытые глаза ничего не видели, кроме лиц бесконечно дорогой матери и любимой сестры. Полинка вспомнила, как тревожилась мама за Марину, когда та любила своего Олега.
Теперь-то девушка понимала, отчего Елена Ивановна так боялась за дочь. Ей казалось, что судьба Марины может стать повторением ее собственной судьбы. И она оказалась права…
Олег поступил с Мариной как последний негодяй, предал и погубил ее. Как, впрочем, предавали и губили своих подруг и жен все окружающие ее мужчины. О, какой же наивной глупышкой она была, когда считала годы, оставшиеся ей до того, когда она сможет полюбить и когда полюбят ее. Полюбят? Какая чушь. Любят только женщины… И кого? Тех, кого надо не любить, а ненавидеть — племя предателей и подонков — мужчин. Женщины — их жертвы. Мама, Марина, Барбара, Кристина… Да-да, и Кристина. Пожалуй, она действительно любила Томаса, у которого была лишь очередной в потоке юных любовниц.
Полина вспомнила нежные взгляды фати Томаса, которые иногда ловила на себе и в смысл которых она только теперь проникла, и гадливо передернула плечами. Бог ты мой, сколько же низости в мужской душе. Они лгут, предают, калечат женщин… Но никогда — по крайней мере, Полина не знала таких случаев — не бывают наказаны. Почему так? Почему мир так несправедливо устроен? Полина задумалась…
Когда она поднялась со скамейки, глаза ее были сухими, а лоб пересекала глубокая гневная морщина.
«Я буду мстить им столько, сколько смогу. Пока хватит сил. — Она бросила прощальный взгляд на пестреющий цветами холмик и вдруг склонилась в низком поясном поклоне. — Я посвящу этому всю жизнь, но отомщу за маму, Марину… за всех нас…»
Когда тетя Зина возвратилась, скамейка у могилы Елены Ивановны пустовала. Вечером, возвращаясь после вечерней разноски, почтальонша специально прошла мимо деревянного домишки на самой окраине поселка. Но света уже не увидела, зато на окнах снова белели сколоченные крест-накрест доски.
«Уехала сиротинушка, — сердобольно вздохнула тетя Зина. — Небось опять в свою Германию подалась. Да и что ей здесь со мной, старухой, делать».
Но много повидавшая на своем веку старушка на этот раз ошиблась. Полина, поклявшись на могиле матери мстить всему мужскому роду, и не думала уезжать.
Сняв маленькую комнатку в доме старого бобыля-лесника — в деньгах она не нуждалась, фати Томас щедро снабдил ее валютой, которую она тут же обменяла в Москве, — Полина поселилась на лесном кордоне, неподалеку от реки. Старик, помимо охоты, промышлял еще и рыбалкой, поэтому Полина получила в свое распоряжение двухвесельную лодку — непременное условие для осуществления задуманного ею плана.
Было и другое условие, которое ей согласно этому же плану предстояло выполнить. Нельзя было сводить с ума мужчин, оставаясь девственницей. Поэтому, чтобы месть была не только жестокой, но и изощренной, она должна была не просто пасть, но, отбросив в сторону свою природную стыдливость, познать все секреты и тонкости интимной, сексуальной жизни.
