Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь
Несомненно, все с восторгом воспримут его открытие. Он переживет еще один триумфальный день А потом?.. В силу понятных обстоятельств его отодвинут на второй план, он снова окажется в тени величия Вильчура… Кафедру, правда, у него не отнимут, но под давлением общественного мнения он вынужден будет уступить ее добровольно, как. впрочем, и управление клиникой… кабинет директора… Конец его нововведениям, которые он делал на протяжении многих лет, председательству в разных объединениях и союзах…
Да, войти в зал суда и объявить, что этот знахарь — профессор Рафал Вильчур, значит отказаться от своих достижений и должностей, зачеркнуть самый плодотворный период своей карьеры и добровольно отказаться от всего, что он так любит…
И еще одно: в биографии Рафала Вильчура, написанной Добранецким, был один небольшой фрагмент, который даже спустя столько лет заставлял краснеть профессора от стыда. Описывая один из сложных случаев, встреченный им в лечебной практике, он приписал себе заслуги в постановке смелого и точного диагноза, что спасло пациенту жизнь.
Ложь эта, в общем-то незначительная, могла быть обнаружена только одним человеком — профессором Вильчуром, но лишь в том случае, если к нему вернется память…
Руки и ноги профессора Добранецкого налились свинцом, в висках лихорадочно стучало.
— Как поступить?..
А что… если он промолчит? Будет ли это подлостью по отношению к Вильчуру? Будет ли для него трагедией остаться тем, кем он есть, жить в тех условиях, к каким он успел привыкнуть?..
— Ведь Корчинский совершенно случайно вызвал меня свидетелем! Так же случайно, черт возьми, я согласился выступить в суде! Если бы не это… Антоний Косиба до смерти остался бы знахарем и не чувствовал бы себя обиженным.
Правильно! И это должно стать основным критерием. Если человек не знает, что его оскорбляют, значит. оскорбления нет. Вильчур не знает, что он был кем-то другим. Нет счастья без осознания его, как, впрочем, и несчастья…
Резкий звонок оповестил о продолжении судебного заседания.
— Прошу встать! Суд идет, — донесся голос дежурного до слуха Добранецкого.
Он не сдвинулся с места. В зале зачитывали приговор.
— А что будет, если его осудят? — раскаленным гвоздем пронзила мозг досадная мысль.
Он сжал кулаки:
— Нет, не осудят, его нельзя осудить, — убеждал он себя.
Скоро послышались голоса, шум отодвигаемых стульев и разноголосый гомон. Дверь открылась, и публика высыпала в коридор.
По выражению лиц людей, присутствовавших на суде, нетрудно было догадаться, что приговор был оправдательным. Добранецкий с облегчением вздохнул. Ему показалось, что вся тяжесть ответственности свалилась у него с плеч.
Мимо, жестикулируя и громко разговаривая, проходили люди: мужики в коричневых кожушках, врачи, адвокаты, мельник с сыном, чета Чинских. Последним в окружении большой группы шел знахарь Косиба со своим защитником, с молодым Чинским и его невестой.
Адвокат Корчинский со своими спутниками задержался возле профессора Добранецкого. Он что-то весело говорил ему. за что-то благодарил.
Профессор пытался улыбаться, пожимал их руки, но не мог поднять глаз. В какое-то мгновение он все же встретился взглядом с Антонием Косибой. Добранецкому потребовалось огромное усилие, чтобы овладеть собой и не закричать. Взгляд Косибы был напряженным, пронизывающим, полуосознанным.
Наконец, они ушли, и Добранецкий, измотанный и оглушенный, опустился на скамейку.
Он провел страшную ночь, ворочаясь с боку на бок и ни на минуту не смыкая глаз. Внимательный Корчинский забронировал для него самый дорогой номер в лучшей гостинице города. Здесь было тихо и уютно, однако профессор никак не мог уснуть. Под утро, совершенно измученный, он нажал кнопку звонка и попросил принести ему крепкий чай и коньяк.
Лишь после этого он заснул.
Проснулся он поздно и с ужасной головной болью. Ему принесли почту из Варшавы. В телеграмме из клиники ассистент напоминал о предстоящем съезде в Закопане, где профессор должен был председательствовать, вторая была от жены. Она настаивала на возвращении.
— Приходило еще несколько господ, — доложил портье. — Спрашивали, когда пан профессор сможет их принять.
— Я никого не приму: мне нездоровится. Прошу так и объяснять посетителям.
— Слушаюсь, пан профессор. А адвокату Корчинскому?
— Всем.
Встал он только поздно вечером. Пора было складывать вещи и возвращаться в Варшаву, однако что-то удерживало его. Несколько часов профессор бесцельно бродил по городу, потом, накупив ворох газет, возвратился в гостиницу. Все газеты поместили пространные отчеты о судебном процессе и мотивах вынесения оправдательного приговора.
— Ну, все в порядке, — уговаривал он себя. — Я чересчур впечатлительный. Надо взять себя в руки!
Однако такое решение не слишком помогло. Когда Добранецкий начал собирать вещи, ему показалось, будто он делает что-то не то, а в душе нарастало такое раздражение и беспокойство, что он опять попросил принести ему в номер коньяк. И снова он провел бессонную ночь.
Рано утром профессор встал с готовым решением. Он вышел без завтрака, остановил первое попавшееся такси и назвал адрес адвоката Корчинского.
Адвокат встретил его еще в халате.
— Здравствуйте, дорогой профессор, — приветствовал его адвокат. — Я был у вас вчера два раза, но мне сказали, что профессор нездоров…
— Да, да… Мы не могли бы поговорить с вами наедине?
— Разумеется, прошу вас! — он встал и закрыл дверь кабинета. — Что случилось, профессор?
— Как фамилия той девушки?.. Невесты Чинского?
— Вильчур.
— Мария Иоланта?
— Что Мария, так это я точно знаю, а вот второе имя сейчас проверим.
Он вынул из стола папку с бумагами. С минуту искал и, наконец, нашел.
— Да, Мария Иоланта Вильчур, дочь Рафала и Беаты из фамилии Гонтыньских.
Оторвавшись от бумаг, адвокат увидел, как побледнел профессор. Глаза его были полузакрыты.
— Послушайте, — сказал он, делая над собой усилие, — я должен сообщить вам, что это… что она… его дочь.
— Чья дочь? — удивился адвокат.
— Дочь Антония Косибы.
— Не понимаю, пан профессор.
— Неужели Косиба не знал этого?.. Неужели она тоже не знала?..
Корчинский недоверчиво посмотрел на него.
— Пан профессор, — начал он, — это какое-то недоразумение. Косиба, действительно, заботился об этой девушке, и она добросердечно относится к нему, но я уверяю вас, что никаких родственных отношений между ними нет…
Добранецкий покачал головой.
