Елена Белкина - От любви до ненависти
— Чего это? — удивлялся он. — Раньше ты не так!
— Это море. Это от качки, — объясняла она. — Я сама удивляюсь. Волна поднимет — и десять раз подряд кончаю.
— Да?
— Да.
Но у Базы везде свои люди, ему кто-то стукнул, что его жена по вечерам водочкой занимается.
Он устроил ей в каюте (трехместный люкс со всеми удобствами) разборку:
— Моя жена не будет ни пить, ни курить! Ясно? Особенно на людях!
— Да. Я просто качку плохо…
— Уже слышал. Щас мы — лучшее средство от качки.
И швырнул ее на кровать, думая, что это ей нравится.
Один бог, если он есть, знает, как сумела она удержаться от тошноты.
В кровь закусила губу. Сдержалась.
А потом, к счастью, начался тот женский период, ради которого старается половина телевизионной рекламы, демонстрируя тампоны и прокладки. Нинка занедужила аж на пять дней, а потом еще два дня ссылалась на нездоровье.
Тут пришли в Стамбул.
База и Нинка сошли на берег проветриться. База, не доверяя сейфам теплохода, держал в толстой крепкой руке толстый бумажник. Нинка знала, что у него там несколько тысяч долларов.
Они шли в торговой части города среди разноцветных витрин, навесов, палаток, вдыхая экзотические запахи, шли по узким улочкам, поднимаясь куда-то вверх. Было тепло, почти даже жарко, Нинка была в джинсах и легкой рубашечке, а База вообще в шортах и майке. На взгляд Нинки выглядел он уродливо. Он постоянно пил всякие соки и пиво и вот начал озираться:
— Сортир у них есть тут?
— Должен быть, — сказала Нинка.
— Сортир, сортир? — остановил бесцеремонно База какого-то турка. Тот махнул рукой вниз.
— Не понял?
— Он подумал, что ты спрашиваешь, где выход из города к морю.
— А ты откуда знаешь?
— Я французский в школе учила. Сортир — «выходить» или «выход», забыла уже.
— А как же спросить? Они дождутся, я прямо на улице сейчас!
Тут Нинка увидела зеленую табличку с буквами WC. И ступеньки в подвал.
— Вон там, — сказала она Базе.
— Ну, ты у меня просто переводчица! — восхитился База.
Усадил ее за столик открытого кафе, вручил бумажник, велел никуда не отлучаться, ни с кем не заговаривать.
И ушел.
Бумажник жег ее ладонь.
Бежать, думала она. Больше она не выдержит. Не сможет.
Но куда бежать? Она не знает языков, ничего не знает.
Ничего. Тут много русских. Устроится в дешевой гостинице… А паспорт? Ничего, как-нибудь! — в азарте предчувствия свободы лихорадочно думала она. Кем работать? Да хоть проституткой, это лучше, чем женой Базы. И она пошла, почему-то медленно, оглядываясь. Дошла до ближайшего угла, свернула, пошла быстрее. Еще раз свернула. Побежала. Она бежала вверх, зная, что это — прочь от моря. У фонтана остановилась, присела отдохнуть.
Не прошло и минуты, как рядом сел небритый мужчина в пестрой рубахе и положил бесцеремонно руку на запястье Нинки. И сжал запястье. И спросил на чистейшем русском языке:
— У кого бумажничек сбондила, путана? Мне как, полицию кричать или договоримся? Бумажничек толстенький, нам обоим хватит. Не жадничай!
В Нинке все зашлось от страха.
Диким голосом она завопила:
— Сережа! Сергей! База!
Кто-то знакомый (с теплохода, свой!) остановился и спросил:
— Какие-то проблемы, Ниночка? А где Сергей Николаевич?
— Да вот, пристает! — пожаловалась Нинка.
Однако небритого соотечественника уже и след простыл, лишь следы на запястье от пальцев напоминали о нем.
На корабле она объяснила Базе, что один человек сказал, что есть по дешевке золотой браслет, совсем даром. Она прошла с ним два шага — и заблудилась. Он исчез, а потом возник и чуть бумажник не отнял, хорошо, что знакомый с теплохода рядом оказался.
— Тебе повезло, — сказал База. — Я же тебе говорил? Говорил?
— Говорил.
— Вот так. В следующий раз будешь меня слушать.
Нинка выглядела такой расстроенной, просто убитой.
— Да плюнь ты! — сказал База.
— Я боялась, деньги отымут!
— Мусор! Главное, ты сама жива. А деньги…
И База на следующей стоянке купил ей золотой браслет с бриллиантовыми камешками, который как раз прикрыл все еще не проходящие пятна на запястье. Она поцеловала его в щеку и сказала, что он лучший мужчина на свете…
…Но впереди — ночь.
И значит, опять выполнять супружеские обязанности.
И вдруг Нинка подумала: а что, если переспать с кем-то перед ночью с Базой? Ведь отчего тошнота? — рассуждала она. Потому что тело, в сущности, грубо хочет этого, но душа сопротивляется. А если тело будет сыто, то душе, может, наплевать?
Осененная этой идеей, она с утра, мурлыкая, бродила по кораблю.
— Ты чего это? — спросил База, ухмыляясь.
— Рада, что жива и здорова. Жду сегодняшней ночи.
— Гы-гы, — сказал База.
И, успокоенный, ушел играть в карты после обеда. Значит, до вечера, до десяти, у нее есть довольно много времени.
Она нетерпеливо искала. Только не друзья, не «братки», не гражданская обслуга. Везде предатели, везде стукачи.
Она блуждала по коридорам, спускаясь все ниже, надеясь на случай.
И случай выскочил из-за двери, налетев на нее, в виде рослого парня в тельняшке лет двадцати. Он сказал:
— Извините, пожалуйста! — и чуть ли не раскланялся.
Смешно, подумала Нинка. Он мне ровесник, а обращается как к какой-нибудь английской принцессе! Но он ведь знает, кого везет теплоход. Он видит, как она одета и какое золото на ней.
Под тельняшкой юноши бугрились мышцы. Как она всегда любила таких молодых и мощных! Как давно не была с такими! Как они нравились ей, когда она видела их на палубе, и она невольно сравнивала их с обрюзгшим в свои тридцать два года Базой.
Она заглянула в каюту.
— Странное жилье у тебя.
— Это вообще-то подсобка, каптерочка. Я племянник старпома, и он меня контрабандой везет. Но я отрабатываю! Только вы никому не говорите! — с обезоруживающей белозубой улыбкой сказал парень.
— А у тебя уютно тут. Мне нравятся маленькие комнатки.
— У нас принято говорить: каюты, — сказал парень.
— А как ты помещаешься на этом…
— Рундук. Это называется рундук. Ничего, помещаюсь. И даже вытянуться могу.
Нинка поняла: мешкать нельзя. Она — хозяйка жизни, он — ее слуга. Ему выпало счастье получить подарок от хозяйки. И он будет молчать.
— Как тебя зовут?
— Андрей. А вас?
— Катя, — сказала Нинка.
— Я вас видел. Вы красивая. Я люблю таких… изящных.
— А ты хам.
— Немножко есть, — пожал плечами парень. Видимо, ему уже случалось развлекать скучающих жен новых русских. Пусть. Ей все равно.
