Рэйчел Гибсон - Влюблен до безумия
– Ты когда-нибудь бывал здесь?
– Только однажды. – Ник перевел взгляд на Делейни. – Когда оглашали завещание Генри.
– Ах да.
Делейни огляделась, пытаясь увидеть холл так, как будто видела его впервые. Типичный викторианский стиль: белая краска и обои, темное дерево, толстые ковры ручной работы, привезенные из Персии, старинные часы. Во всей обстановке чувствовалось богатство, и в этом было нечто подавляющее. Оба, и Делейни и Ник, сознавали, что если бы Генри пожелал признать себя его отцом, то Ник бы вырос в этом огромном доме. Делейни спрашивала себя, не думает ли Ник, что ему повезло.
У двери они сняли промокшие ботинки, и Делейни предложила Нику разжечь камин в гостиной, а сама пошла в кухню готовить кофе по-ирландски. Через десять минут, когда она вернулась, Ник стоял перед традиционным камином и смотрел на висевший над ним портрет матери Генри. Между Алвой Морган Шоу и ее единственным внуком трудно было уловить хоть какое-то сходство. Да и среди вещей, принадлежавших предкам Ника, присутствие Ника казалось неуместным. Его собственный дом с открытыми балками, речным камнем и мягкими фланелевыми простынями подходил ему куда больше.
– Что скажешь? – Делейни поставила на буфет стеклянный поднос.
– О чем?
Она кивнула на портрет матери Генри. Эта женщина переехала в столицу штата задолго до того, как Делейни впервые попала в Трули. Но Генри по нескольку раз в год возил их с Гвен навестить мать – вплоть до ее смерти в 1980 году, – так что Делейни была с ней знакома. И судя по тому, что ей запомнилось, портрет сильно льстил той, с кого был написан. У высокой и худой Алвы лицо было костлявое, и всем своим обликом она напоминала аиста. Делейни помнила, что от женщины всегда пахло застарелым табачным дымом и лаком для волос.
– О твоей бабке.
Ник склонил голову набок.
– Думаю, мне повезло, что я пошел в мать. А тебе повезло, что ты не родная дочь Генри, а приемная.
Делейни засмеялась.
– Не сдерживайся, расскажи, что ты думаешь на самом деле.
Ник повернулся к Делейни и спросил себя, что бы она сделала, скажи он ей правду. Он окинул взглядом ее белокурые волосы и большие карие глаза, изгибы бровей, розовые губы. В последнее время он много о чем думал – в частности, о вещах, которым никогда не суждено случиться и о которых лучше бы вообще не думать. Например, о том, каково это – просыпаться рядом с Делейни каждое утро, каждый день, год за годом, до конца жизни, и видеть, как ее волосы постепенно седеют.
– Я думаю, – проговорил он, – что старик сейчас должен быть очень доволен собой.
Делейни передала Нику кружку, потом взяла свою и подула на кофе.
– Почему тебе так кажется? Ведь Генри не хотел, чтобы мы с тобой были вместе.
Ник отпил кофе и почувствовал, как добавленное в напиток виски прожигает его аж до самого желудка. Ему нравилось это ощущение – оно напоминало о Делейни.
Он ненадолго задумался, стоит ли сказать Делейни правду, а потом решил: «А почему бы и нет?»
– Ошибаешься. Генри очень даже хотел, чтобы мы сошлись. Вот почему он сделал так, чтобы ты застряла в Трули. А вовсе не для того, чтобы составлять компанию матери. – Делейни нахмурилась, и Ник понял, что она ему не верит. – Можешь мне поверить.
– Пусть так, но зачем?
– Ты действительно хочешь это знать?
– Да.
– Ну хорошо. За несколько месяцев до своей смерти Генри предложил мне все. Он сказал, что ему придется оставить что-нибудь по мелочи Гвен, но все остальное он завешает мне, если я подарю ему внука. Тебя он был готов полностью вычеркнуть из завещания. – Ник выдержал паузу и добавил: – В ответ я послал его к черту.
– Но почему он хотел так поступить?
– Наверное, он рассудил, что сын-ублюдок все же лучше, чем никакого, а если у меня не будет детей, то вся эта бесценная кровь Шоу умрет вместе со мной.
Делейни покачала головой:
– Ну хорошо, пусть даже так, но какое отношение это имеет ко мне?
– Очень большое. – Ник взял Делейни за свободную руку и привлек к себе. – Это безумие, но из-за того, что произошло тогда на Энджел-Бич, Генри заключил, что я в тебя влюблен.
Ник погладил костяшки ее пальцев подушечкой своего большого пальца. Делейни всмотрелась в его лицо и отвела взгляд.
– Ты прав, это безумие.
Ник отпустил ее руку.
– Если ты не веришь мне, спроси Макса. Он все про это знает. Он составлял проект завещания.
– И все равно я не вижу во всем этом смысла. Генри привык делать все по-своему и не стал бы рисковать. Я имею в виду, вдруг бы я вышла замуж до того, как он умер? Он мог прожить еще много лет, а за это время я, к примеру, могла бы стать монашкой.
– Генри убил себя.
– Этого не может быть! – Делейни широко раскрыла глаза. – Он слишком себя любил, чтобы сделать такое. Ему нравилось чувствовать себя большой рыбой в маленьком пруду.
– Он умирал от рака предстательной железы, и ему оставалось жить всего несколько месяцев.
Делейни заморгала и невольно открыла рот.
– Мне никто об этом не говорил. – Она нахмурилась так, что брови сошлись на переносице, и нервно потерла шею. – Моя мать знает?
– Она знает про рак и про самоубийство.
– Почему же она мне не сказала?
– Не знаю, об этом тебе нужно спросить у нее самой.
– Все это кажется таким причудливым, за этим просматривается такое стремление управлять… И знаешь, чем дольше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что это очень похоже на Генри – он бы так и поступил.
– Для него цель всегда оправдывала средства и все имело свою цену. – Ник вернулся к камину. – Это завещание – его способ управлять всеми нами даже после того, как его не станет.
– Ты хочешь сказать, что он использовал меня, чтобы управлять тобой?
– Да.
– И ты его за это ненавидишь.
– Да. Он был настоящим сукиным сыном.
– Тогда я ничего не понимаю. – Делейни подошла и остановилась рядом с Ником. В ее голосе слышалась растерянность. – Почему ты сейчас здесь? Почему не избегаешь меня?
– Я пытался. – Ник поставил чашку на каминную полку и стал смотреть на огонь. – Но это не так легко. В одном Генри был прав: он знал, что я тебя хочу. И знал, что я буду хотеть тебя, даже если это рискованно.
Ник замолчал. Несколько долгих секунд молчания, казалось, растянулись до бесконечности. Наконец тишину нарушила Делейни:
– Но почему ты здесь именно сегодня? Ведь мы уже были вместе.
– Этого мало.
– Но зачем тебе снова рисковать?
Ник не понимал, почему Делейни давит на него. Но если уж она так упорствует, то он ей ответит, хотя он сомневался, что ответ ей понравится.
– Потому что я лет с тринадцати или четырнадцати представлял тебя обнаженной и готовой меня принять. – Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – С того самого дня, когда Луи и я были с друзьями на городском пляже, и ты там тоже была, с другими девчонками. Их я не помню, только тебя. На тебе был блестящий купальник цвета зеленых яблок. Он был сплошной, закрытый, не из тех, про которые говорят, что он не оставляет простора воображению, но спереди на нем была молния, вот она-то и сводила меня с ума. Помню, я наблюдал, как ты разговариваешь с подругами, и не мог глаз оторвать от этой молнии. Тогда я впервые заметил, что у тебя уже есть грудь. Она была небольшой, но я все время только о том и думал, как расстегиваю молнию на купальнике, чтобы увидеть ее, увидеть, как изменилось твое тело. Я так возбудился, что мне стало больно и пришлось лечь на живот, чтобы никто не увидел, что у меня член стоит как сосна.
