Семь месяцев (ЛП) - Фальк Хулина

— Я мог бы сесть здесь и рассказать тебе все о том, как ужасно, что мой собственный отец испытывает ко мне отвращение, но это ни хрена не изменит, Майлз. Я знаю, что ты заботишься обо мне, и я люблю тебя чуть больше за это, но ни один из нас не может ничего изменить в этой ситуации. Я не хочу тратить время на разговоры о моем гомофобном отце, когда мы можем говорить о гораздо более важных вещах.

Я понимаю. Он прав, разговоры ситуацию не исправят, но могут немного помочь его чувствам. Может быть и нет, я не знаю, но это все, что я могу ему предложить.

— Например о каких?

— У тебя все отлично получается, любовь моя, — хвалит фотограф, на этот раз громко и четко. У меня были подозрения, что он хвалит мою жену, но он всегда делал это достаточно тихо, чтобы я не слышал.

— Как это. Кто-то флиртует с твоей женой, — Грей толкает меня в бок, готовый сменить тему. Иногда я действительно ненавижу, что Грей умеет держать язык за зубами.

Он отличный парень. Каждый из нашей группы друзей обращается к нему первым, когда у них возникает проблема, потому что мы все знаем, что он не осудит. Потому что мы знаем, что он не будет говорить. Мы знаем, что он не будет слушать, а затем рассказывать другим людям. Грей просто слушает и помогает. Он всегда знает, как помочь.

Насколько долго я могу думать, иметь такого друга, как Грей, это лучший тип друга, которого я когда-либо мог себе представить. И, может быть, это так. Но это отстой, когда он не пускает меня, как своего лучшего друга, внутрь.

Отстойно, что в такие моменты я чувствую себя беспомощным. Я не знаю, как он себя чувствует — держу пари, плохо — или как он со всем справляется. И я просто хочу быть рядом со своим другом, как он всегда рядом со мной.

Но ладно. Если он не хочет об этом говорить, я не могу физически его заставить.

— Этому парню повезло, что Брук с твоей сестрой. Она бы вырвала волосы тому мужчине за флирт с её Мэмори.

Грей смеётся.

— Боже, как бы я хотел это увидеть.

— Этот ребенок любит Эмори больше, чем меня, говорю тебе.

— Нет, она любит мистера Пушистика больше, чем вас обоих вместе взятых.

Не спорю. Брук ночевала в доме Мейв около двух лет, может быть, два с половиной. Без меня. Ну, я по-прежнему видел её каждый день, но это не одно и то же. Однако её кролик был там, и она тоже никуда не пойдет без этой вещи, в то время как она с радостью пойдет куда угодно без меня.

Это грубо, если подумать.

Она мой ребенок. Я — значительная часть причины, по которой она вообще жива. И она предпочитает мне чёртову плюшевую игрушку.

— Кто вообще придумал это имя? — спрашивает Грей. — Колин постоянно раздражает меня желанием изменить его на что-то более крутое. Типа сэр Вислоухий или что-то в этом роде.

— Это глупо.

Кроме того, если Колин думает, что сможет выиграть спор у Брук, ему следует вернуться в школу, потому что кто-то не научил его, какими упрямыми могут быть малыши. И если он оскорбит её драгоценного мистера Пушистика, то для него все кончено. И для всего человечества тоже, наверное.

— Согласен. Я голосую за то, чтобы назвать кролика Грейсоном. Или, еще лучше, назовите своего сына Грейсоном.

— Никаких шансов, детка.

— Ох, но ему это подойдет. Я обещаю.

Не обращая внимания на Грея, я смотрю на свою жену, наблюдая, как искусственный ветер так идеально развевает её волосы. Она смеётся над тем, что говорит фотограф, но я знаю, что она имитирует этот смех. Когда она искренне смеётся или даже просто улыбается, глаза Эмори морщатся, и они наполняются слезами. Не то чтобы плач какой-то слезливый, просто счастливо-слезливый.

Однако сейчас её глаза просто… глаза. Она выглядит немного скучающей.

Но затем Эмори смотрит на меня, и внезапно её глаза наполняются радостью. Её зеленые радужки сияют, торча больше, чем когда-либо. Её глаза морщатся, стекленеют от воды, как я и предполагал.

Когда я думал, что она создает произведения искусства, я, должно быть, забыл, что она и есть произведение искусства. Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Я знал это, даже когда мы были моложе. Для меня Эмори всегда был более красивым близнецом, что, я знаю, звучит довольно грубо. Но это правда.

И по сравнению с любой другой женщиной на этой планете она по-прежнему самая красивая. Она по-прежнему лучшая женщина, которая когда-либо существовала.

— Ребята, вы сейчас занимаетесь телепатическим сексом? — спрашивает Грей, на секунду пугая меня. — Она смотрит на тебя так, будто сейчас раздевает тебя, и ты точно так же оглядываешься на неё. Что, честно говоря, кажется грубым, потому что, дорогой, я тоже здесь. Если есть кто-то, кого ты должен трахать, так это я.

Лучшие друзья, позвольте мне сказать вам.

— Я сказал ей, что влюбляюсь в неё, — признаюсь я.

— Глазами?!

— Нет, словами. Около недели назад.

— Оооу, — Грей вытаскивает из сумки небольшой блокнот, а за ним ручку. Он несколько раз щелкает ручкой, открывая свободную страницу в своем блокноте. — Теперь скажи мне, что ты при этом почувствовал, любимый?

— Что, friction carpet^[33], ты делаешь?

Когда он решил, что делать заметки может быть хорошей идеей?

— Ты можешь материться. Брук нету рядом.

Это сила привычки. Ругаться в голове нормально, ругаться вслух не очень.

— Тогда ладно. Какого хрена ты делаешь?

Я перефразирую.

— Делаю заметки, — он констатирует очевидное. — Я подумал, что для того, чтобы не отставать от сумасшедшей любовной жизни моих лучших друзей, я должен начать делать заметки, чтобы я всегда мог вернуться к определенным моментам позже. Как и через несколько лет, когда вы будете ссориться с Эмори из-за того, на какое благотворительное мероприятие пойти, и у меня есть заметки, чтобы точно знать, кто принимает решение, потому что:

А) кто-то из вас проебался один раз: см. примечание на странице xy; или: Б) кто-то из вас выбирал последний раз, так что теперь очередь другого.

Я останавливаюсь на целую минуту, моргая на Грея.

— Ты меня пугаешь, — наконец произношу я.

Он пожимает плечами.

— Я просто хочу быть тщательным. Пытаться не отставать от отношений Колина и Лили — это экстремальный вид спорта. Аарон и София не то чтобы сложные, они просто счастливы. Не знаю как, но так и есть. А ты и Эмори? Чувак, я мог бы заполнить миллион блокнотов, когда ты спрашивал её, ела она или нет. И не заставляй меня рассказывать о других деталях.

— Какие еще подробности?

Он стонет.

— Я сказал, не спрашивай меня о них!

— Но теперь я заинтригован.

И немного напуган, но ему не нужно об этом знать.

— Хорошо, — говорит он. — Другие детали, такие как ненависть друг к другу, а затем, несколько месяцев спустя, она смотрит на тебя так, будто ты принес луну для неё.

— Не только луну. Всю Вселенную, — перед нами стоит Эмори, её полуобнаженное тело скрыто мантией. Но она не смотрит на Грея так, будто отвечает на его слова, она смотрит на меня так, будто констатирует факт. — Мы закончили фотосессию.

— Я так и понял. Ты вся прикрыта.

— Я могу продолжать ходить только в нижнем белье, если ты этого хочешь.

Она поднимает брови, бросая вызов, подталкивая меня к тому, чтобы она сделала это.

Я бы с удовольствием, но, к сожалению, мы собираемся пойти в какую-то художественную галерею, и я очень сомневаюсь, что ей разрешат войти туда в таком виде. «Войти» — не совсем правильный термин, но что еще нам остается делать? Мы на улице, но почему-то нам все еще нужны билеты. Дорогие билеты, заметьте. Дорогие билеты означают, что существует дресс-код. Формальная, дорогая одежда.

Так что нет, я никак не могу заставить её ходить в нижнем белье.

↠ ♡ ↞

Я не понимаю. Или я не понимаю искусство.

Для моей жены эти произведения искусства могут иметь большое значение. Для меня это в основном странные формы и брызги на холсте.