Обречён любить тебя (СИ) - Мелевич Яна

Впрочем, кто бы ни послал те скрины, Боярышникова была ему от души благодарна.

Антон ведь никогда не любил ее по-настоящему. Милана сама навязалась ему на шею в первый день их знакомства. Потащила в постель, бегала хвостом, преданно смотрела в глаза и пыталась стать больше, чем разовой подружкой на ночь. Наивные мечты, щедро сдобренные примерами Насти и Алисы, подтолкнули к решительным действиям.

Милана думала, что если покажет Антону свой мир, он обязательно проникнется. Или будет самой лучшей и правильной девочкой, тогда тоже заслужит крохотную толику счастья. Однако любовь нельзя заслужить хорошими оценками, волонтерской работой и прекрасным воспитанием. Боярышникова знала это как никто. Всю жизнь гонялась вначале за родителями, а потом за Антоном. И от всех ждала ответных чувств.

Вот же дура. Глупая маленькая корги.

Антон Канарейкин: «Я сейчас выйду под ливень и буду орать у ворот, пока не заболею. Потом умру и буду приходить к тебе в снах».

Почему-то Милана нисколько не сомневалась в его угрозах. Дернув плечом, она резко захлопнула крышку фортепиано и поднялась со стульчика. Каблуки домашних туфель мгновенно увязли в густом ворсе персидского ковра. Удивленная Илона приподняла брови, стоило дочери резко схватить сумочку и направиться к выходу из гостиной.

— Ты куда? — послышался робкий вопрос. Иногда мать боялась перечить Милане. Особенно когда чувствовала резкую смену настроения.

— В торговый центр, — бросила Боярышникова. — Заодно избавлюсь от нашего гостя.

— Может, не стоит быть такой категоричной? — неуверенно произнесла Илона, но ответа так и не последовало.

Из-за сильных дождей дорожку к воротам немного размыло. Грязь мгновенно налипала на каблуки осенних ботильонов на каблуке, несмотря на все старания идти аккуратно. Постукивая набойками, Милана ловко перепрыгивала лужи и крепко сжимала ручку зонта из слоновой кости. «Раз, два, три, четыре, пять», — считала про себя плитку. Свободную руку она сунула в карман легкого плаща и теперь наслаждалась шуршанием ткани от малейшего колебания ветра, который изо всех сил старался прибить к земле каждую травинку.

— Милана Глебовна, мы бы подогнали машину прямо к крыльцу, — голос охранника сбил счет на пятнадцатой плите, и Боярышникова остановилась.

— Ничего страшного, Максим, — улыбнулась она и кивнула на ворота. Там, за высоким каменным забором, стояла белая «Ауди», если верить патрулирующим дронам. — У меня есть нерешенное дело. Подгонишь машину минут через десять, хорошо?

Охранник кивнул и поспешил в сторону гаража, одним касанием к смарт-часам открывая автоматические двери. Несколько роботов сразу же выползли наружу, сканируя территорию на предмет подозрительных вещей или людей, потому Милана зашагала вперед. Пронзающие ветряные потоки забрасывали холодные капли за ворот плаща, хотелось поскорее покончить с неприятной встречей и уехать подальше от мертвого дома.

Чем ближе Милана подходила к воротам, тем сильнее росло чувство страха. Безуспешные попытки подавить его вместе с вспыхнувшей в груди надеждой не увенчались успехом. Даже когда раздался протяжный звук, сигнализирующий об открытии специальной дверцы, она все никак не могла удержать пустые мысли о возможном развитии разговора.

Несколько раз Боярышникова прогнала в голове сцену, где они мирятся. Антон говорит жизнеутверждающие фразы, Милана плачет и кивает, соглашается на все предложения. Затем вместе с любимым садится в теплый кожаный салон, а после их уносит в закат. Точнее, в сладко-ванильное будущее.

Там Милана была бы любима, счастлива и всем довольна. Наконец-то обрела семью, которая ценила бы ее просто за то, что она есть. Никаких уловок, угроз, попыток сломить волю. Лично себе Боярышникова давно призналась в зависти к той же Насте. Подруга имела столько, сколько никогда не позволялось иметь Милане.

Например, отца. О, сколько бы Боярышникова отдала за то, чтобы Павел Канарейкин назвал ее своей дочерью. Весь трастовый фонд бабушки, дом родителей, драгоценности, дизайнерские вещи — все на свете за денек под его любящим крылом.

Однако больше всего Милана мечтала повернуть время вспять и никогда не садиться в машину Антона. Не встречаться с ним, забыть навсегда. Потому что Канарейкин не только самолично разбил ей сердце, но и впустил в светлый мир тепла и заботы, где для Миланы не нашлось места.

— Ты пришла, — выдохнул Антон и нерешительно остановился в полушаге.

Его «Ауди Инпрас» белым пятном красовалась на фоне угасающих деревьев и кустарников. Дом Боярышниковых находился практически в самом сердце лесного массива, потому никаких любопытных соседей в округе не наблюдалось. Только птицы, но и те в такую погоду предпочитали заняться подготовкой к длинному перелету.

Выглядел Канарейкин откровенно плохо: под глазами залегли тени, словно он давно не спал нормально, волосы отросли и теперь в беспорядке свисали тяжелыми прядями от влаги. Он был без зонта, поэтому капли стекали за ворот кожаной куртки. Вряд ли она могла согреть Антона, учитывая, как сильно тот успел промокнуть, пока ждал Милану.

— Ты хотел поговорить, — дернула плечом Боярышникова и подавила желание предложить зонт. Только сдула с глаз непослушную прядь, когда та вздумала завиться самостоятельно.

— Да, — ответил Антон, но как-то неуверенно. Будто не знал, что сказать.

У него тоже что-то случилось, Милана определила это сразу. Если после тюрьмы в зелено-карих глазах еще теплилась жизнь, то теперь она словно исчезла без следа и оставила лишь яркий цвет радужки. Без привычного блеска, только боль. И Боярышникова позволила себе немного позлорадствовать над такой участью.

Не одной Милане должно быть больно.

— Ну так говори, чего стоишь, — протянула она и прикусила губу.

Антон не то вздохнул, не то коротко простонал. Потом вцепился пальцами в волосы, провел ладонями по лицу и явно пытался выжать из себя все, что там накопилось за две недели преследования. Выходило плохо: Канарейкин больше мучился, чем реально пытался. Милана уловила беспомощный взгляд куда-то в сторону «Ауди», но не стала вглядываться. Если он притащил кого из семьи, то вряд ли этот человек собирался ему помогать и облегчать задачу.

— Я… Не знаю, что сказать, — вдруг честно признался Антон и опустил руки вдоль туловища. — Еще утром у меня была заготовлена крутая речь. Как сочинил неделю назад, так наизусть повторял каждый вечер перед зеркалом.

Впервые за долгое время Милана позволила себе негромко хмыкнуть.

— А теперь закончился запал? — рассеяно спросила она, затем крутанула между пальцев гладкую ручку, проворачивая зонт.

— Просто все стало сложно, — опустив взгляд на грязные ботинки, сказал Канарейкин.

— Конечно, — кивнула Милана. — Дядя Ярик в тюрьме, твой отец только выписался из больницы, куча проблем…

— Ты мне нужна, — вновь огорошил ее Антон и пристально посмотрел в глаза. — Очень. Я скучаю по тебе.

Боярышникова закрыла рот, позволив молчанию затянуться на продолжительное время. До тех пор, пока не послышался шорох колес, а затем звук клаксона. Оглянувшись, она вдруг поняла, что личный водитель давно ждет в салоне и только сейчас подал сигнал.

Вообще-то Милана сама могла сесть за руль или позволить системе взять на себя функцию доставки в нужную точку. Но кое в чем Боярышникова поддерживала Илону: некоторая степень недоверия к умной технике. Она заставляла раз за разом отказываться от услуг бортовых компьютеров и роботов без крайней необходимости.

— Пожалуйста, — прошептал Антон едва слышно. Милане показалось, словно он даже ничего не говорил. Просто ветер принес с собой иллюзию, которую она долго проигрывала в голове.

— Зачем? — голос все-таки дрогнул, а вот налет прежнего веселья смело подчистую.

— Потому что люблю, — выдавил из себя Канарейкин и шагнул ближе. — Прошу тебя, еще шанс. Всего один. И я честно не облажаюсь.

Все как по сценарию: плохая погода, печальный мужчина, две машины и она. Во всех смыслах прекрасный финал для настоящей любовной истории. Антон даже на колени перед Миланой опустился, показав серьезность намерений, и, игнорируя грязь, прижался к ней. Несколько минут они вот так простояли: печальные, одинокие, брошенные.