Джилли Купер - Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2
– Джорджия, это Дэвид Хоукли. Алло, алло, это ты?
– Секундочку, – пробормотала Джорджия, вытирая руки о джинсы.
– Спасибо тебе за «валентинку». Она прелестная. Ведь это ты ее отправила?
– Ну если у тебя больше нет другой знакомой Джорджии. Послушай, я очень виновата, что наврала тебе обо мне и Лизандере, но я так боялась потерять тебя.
– Да ничего, ничего. Как Лизандер?
– Я так его и не видела, знаю, что он влюбился. Она замужем и еще проще, чем я, но, по крайней мере, она того же возраста, что и он, и очень славная по характеру.
– Я не могу разыскать его по телефону, а коттедж «Магнит» пустует.
Джорджия помрачнела. Значит, Дэвид приезжал в Парадайз и не заглянул к ней. И позвонил только затем, чтобы поинтересоваться Лизандером.
– Где же он сейчас живет?
– У Руперта Кемпбелл-Блэка.
– Боже милостивый! – взорвался Дэвид. – Да это хуже, чем торговать наркотиками.
– Он вчера замечательно выиграл заезд, ты не читал «Скорпион»?
– Я не читаю «Скорпион», – ядовито заметил Дэвид. А затем стал заикаться. – Я соскучился по тебе... Очень. Давай пообедаем вместе.
Оцепенев от счастья, Джорджия безучастно наблюдала, как Динсдейл тащит со стола баранью ногу.
– Ты меня слышишь?
– Я обожаю тебя. Как насчет конца недели?
Ей нужно было время, чтобы бросить пить, похудеть на семь фунтов и закончить «Ант и Клео».
– Отлично. А куда бы ты хотела пойти?
– Может, в «Д'Эскарго»?
Это был ресторан, куда они с Гаем частенько захаживали в первые годы после женитьбы.
– Хорошая мысль. Я закажу столик. А не знаешь ли ты адрес Руперта Кемпбелл-Блэка?
На следующее утро Диззи проснулась от звонка будильника. Было еще темно, в тумане голосили петухи, да лошади позвякивали своими ведрами. Переходя из бокса в бокс, Диззи осмотрела лошадей, ища отеки или ушибы, прежде чем выдать ведро свежей воды и ковш орехов. Обычно этим занимался Руперт, попутно решая, какую лошадь погонять галопом, какую прогулять вокруг деревни, а какую оставить отдыхать в боксе. Но он должен был вернуться из Лондона только днем, хотя сияющая Тегти уже прибыла из Парижа прошлой ночью. К семи тридцати явились другие конюхи, пересмеиваясь и распределяя, кому на какой лошади выезжать в восемь часов.
Но перед выездом в конюшню влетела Тегти, одетая только в красное шелковое кимоно с золотыми драконами.
– Ох, Диззи, постель Лизандера не тронута, а сам он не появлялся с прошлой ночи.
– И люди пропадают, – сказала Диззи, подражая бюллетеням о войне в Персидском заливе.
– Черт возьми, что же скажет Руперт? – продолжила она. – У нас и так хватило забот убирать за него вчера, а тогда, на скачках, он забыл отвезти Гордеца в Уорчестер. В общем, плевал он на свои обязанности.
Диззи с грохотом захлопнула дверь в бокс Гордеца Пенскомба.
– Но он же славный, – взмолилась Тегти. – И потом он так поддерживает Руперта, а тот дорожит им. Ведь Руперт был расстроен ребеночком, – заикнулась она.
– Я знаю, – Диззи обняла Тегги за трясущиеся шелковые плечи. – Но Руперт обязан уволить его, если он не вернется. Он не может допустить такой безответственности в обращении с лошадьми.
Тут она обратила внимание на синие от холода ноги Тегги.
– Иди оденься, пока я закончу кормить лошадей. А потом мы его поищем.
И вдруг они вздрогнули. Из бокса Артура через обитые металлом двери доносился богатырский храп. Открыв одну створку, Диззи и Тегги обнаружили раскинувшихся Артура и Лизандера. Лизандер спал. Артур – нет, просто храпом намекал на завтрак.
Громкогласно заржав, он махнул им копытом. Артур был так ленив, так талантливо изображал усталость от этих бесконечных пробежек туда-сюда по глостерширским холмам, что частенько вынуждал конюхов кормить его орехами и даже поить лежа. Из дальнего конца стойла Тини глядела на этих двух дебоширов примерно так же, как жена священника на оргию в «Валгалле».
– Я надеюсь, он не заболеет после такой ночи. Он просто ужасен, – в тревоге произнесла Тегти.
– Не заболеет, – фыркнула Диззи. – Выпьет и согреется. Вставай, обормот.
Поскольку встряхивание не дало эффекта, Диззи направила на Лизандера шланг.
– Иди и приготовь теплую одежду и крепкий кофе, – попросила она Тегги. – Постараемся отрезвить его настолько, чтобы мог держаться в седле.
– Китти не оставит Раннальдини, – пробормотал Лизандер.
– Я ее и не упрекаю в этом, если ты о ней заботишься подобным образом, – ядовито сказала Диззи.
К сожалению, у Руперта возникли трудности с двигателем вертолета, и никто особо не бдил, не слыша знакомого чух, чух, чух, возвещающего о его прибытии. Он подъехал в темно-голубом «Астон Мартине», тщетно стараясь определить, кто на выездке – Джимми Жарден или Блей Чартерис, и перво-наперво отправился взглянуть на свою красавицу-жену, которая в промокшем, измазанном кимоно тщетно пыталась одеть полуголого и пьяного Лизандера в кухне. У Руперта просто не оставалось выбора, кроме как уволить его сразу же.
День Руперт провел, давая волю гневу на владельцев лошадей, которые задолжали ему без малого миллион и которые оправдывали задержку чеков загруженностью почты в Валентинов день. Он уже принял слезную делегацию от всех девушек-конюхов и сельскохозяйственных рабочих, мистера и миссис Бодкин, даже Джимми и Блея. Его собственная жена теперь рыдала в тесто, которое собиралась заморозить до вторника на масляной неделе для оладий. Оставалось ожидать, что в любую минуту под знаменами с маршем протеста пройдут Бивер, Гертруда, Джек и остальные собаки, конюший кот и все лошади.
На землю его вернула стучащая в дверь Тегти.
– Твой журнал интересуется, от чего ты собираешься отказаться в Великий пост?
– От Лизандера Хоукли, – взвыл Руперт. Затем, когда Тегти ударилась в слезы, сказал: – О, Христа ради, вы что, все, и ты, и команда, и даже все животные, околдованы, что ли, этим кретином?
– Нет, – всхлипнула Тегги. – Но ведь у него нет матери, отец к нему относится по-свински, и, если мы его выгоним, ему просто некуда будет податься.
Бросившись через комнату, уронив по дороге все стоящее на его столе, Руперт обнял ее.
– Сердце ты мое, прости. Ну конечно, пусть остается.
Положив ее голову себе на плечо, он погладил ее волосы. Ведь она держалась таким молодцом после смерти младенца. Ей нужен был кто-то, о ком бы она заботилась, и именно Лизандер оказывал ей эту моральную поддержку.
– Я тоже его люблю, – пробормотал он. – Но он же такой дурачок.
В этот момент в двери возник Лизандер с поникшей головой и огромной бутылкой виски, как с предложением мира. Он с трудом двигался от похмелья и несчастья.
