Анна Крол - Рассвет в ночи
Миг, оставшийся до жесткого соприкосновения со стволом, размазался в длинную кривую линию, хотя моменты из жизни даже не думали один за другим проскальзывать перед внутренним взором - голова была пуста, только губы сами собой растянулись в оскаленной усмешке, впуская в сознание одну-единственную растерянную мысль: "Что, правда никто не заплачет?".
Мотор молчал, испарялась вода из-под разогревшихся колес, потоки дождя скатывались по треснувшему лобовому стеклу на смятое переднее крыло, через брешь на месте выбитой фары попадали в шипящий радиатор. Он отстегнул ремень безопасности и грузно повалился на соседнее сидение, закрыл дрожащими ладонями перекошенное ужасом лицо, отер с рассеченного виска кровь, сплюнул соленую слюну и затрясся от неукротимой дрожи.
Где-то далеко-далеко отсюда страдала Его маленькая девочка, даже не подозревающая, что Он чуть было не умер. Георгий Иванович пил виски в компании столь же успешных людей, и ему так же невдомек было, что только что едва не лишился партнера. Те люди, которым Он разрушил жизни, не могли заснуть в своих постелях, но и они не знали о злоключениях своего врага. А расчетливый делец Константин Зуров, окончательно и бесповоротно погибший несколько секунд назад, лежал в черной искореженной машине, точно в мрачном склепе... И только небо горько плакало над Его могилой.
Глава 58.
Рассвет в серых глазах
Она стояла под душем, словно неживая мраморная статуэтка. Вода стекала по бледным пальцам, по тугим локонам, по побелевшим приоткрытым губам. Ни дрожь, ни даже, казалось, стук сердца не нарушали Ее молчания. А вода все стучала и стучала об пол, разбиваясь на множество ярких лучей, дробясь на миллиарды колючих осколков. Она стояла, прижимаясь лбом к кафельной стенке и как будто наблюдая за собой со стороны. Ноги казались деревянными, а сердце мертвым. В душе Ее не было ничего. Она лениво заметила, что Олеся долбится в дверь с отчаянными криками, что вода, льющаяся из душа, становится все холодней и холодней. Она подняла руки к лицу, разглядывая каждую черточку на ладони... И со злостью ударила ею по полке с ванными принадлежностями. Полетели на пол шампуни, гели, крема, мочалки... По пальцам потекла кровь, и Она равнодушно проводила взглядом сверкнувшую лезвием падающую бритву. Тело окончательно закоченело и двигалось с каким-то одеревенелым покоем. Она осторожно ступила на холодный пол, глядя в зеркало и подавляя в себе желание запустить в него чем-нибудь. Боль в руке совершенно не мешала, впрочем, и не облегчая Ее состояний. По-привычке накинув на плечи старый халат, Она закрыла лицо судорожно сцепленными пальцами и попыталась заплакать... но слез не было. Эта пустота... раздирающая пустота завоевывала всё место в Ее теле, разрывала Ее на части, убивала и не давала вздохнуть. Серые глаза глядели безучастно и бездушно. Дверь в ванную открылась под Ее слабыми пальцами, и Она тут же оказалась в цепких руках Олеси:
─ Что с тобой???
Не сочтя нужным ответить, Она мотнула головой, отводя взгляд от обеспокоено-пугливых глаз, и улыбнулась чужой, незнакомой улыбкой:
─ Все хорошо.
─ Я не верю тебе!!!
Веснушки ярко горели на ставшем алом лице. Она заворожено следила за выражением ярости на личике рыжей девушки, но вскоре отвлеклась, небрежно выскальзывая из сжатых ладошек подруги.
─ Ты поранилась, Мышка! У тебя кровь!.. Надо...
Черные волосы блеснули в воздухе, бледные пальцы сомкнулись на покатых плечах Олеси, серые глаза потемнели, а губы искривились в злобной усмешке:
─ Нет больше Мышки, Олеся. Её нет. Она умерла. Она погибла смертью слабых. Она пала на колени...
Она пала на колени под его машиной, Она склонила голову и подставилась под топор палача, Она агонизировала у него на руках, Она навсегда осталась с ним... в той чужой квартире с испуганной Усатой и бешеным мужчиной, который кричал и сметал все на своем пути. Да, Мышка умерла. Светлана же подняла на него свои ясные глаза, Светлана гордо выпрямила спину, идя до своего подъезда, Светлана не боялась ничего и никого, Светлана сейчас стояла и выплевывала слова в лицо изумленной соседки. Когда же Она отняла свои руки от плеч Олеси, та еще долго провожала хрупкую фигурку испуганным взглядом...
Впрочем, Она не думала больше злиться. Она села за фортепиано. Открыла его. Кинула на пол ноты. Пробежалась пальцами по податливым клавишам и заиграла. Исступленно, повторяя каждый раз то же самое, почти бешено давя на клавиши, ломая ногти и вымазывая белые клавиши в багрянце своей крови. В комнате, к стене которой заворожено прижималась рыжая девчушка, звучал "Сон в летнюю ночь". Надрывно, срываясь, не в правильном ритме, но раз за разом повторялась одна и та же мелодия. Сколько это длилось, Она точно не могла сказать. Просто не помнила. Помнила, как обессилено носились пальцы, как в ушах звенел его голос... Она никогда не сможет забыть его голос. Отчаянный крик... "Света!!!"
─ Света...
Она вздрогнула. Раз, другой. Рука сорвалась с пианино, рухнула на колени. Губы поджались, искривились. Теплая рука Олеси опустилась Ей на плечо. "Света!!!". Она зарыдала. Горько, забываясь, самозабвенно, рухнув головой на крышку фортепиано, запуская руки в спутанные черные локоны, сжимаясь на крошечном стульчике и жалко всхлипывая. Она чувствовала, как Олеся обнимает Её, как они вместе сползают на пол, как Она забивается в угол, утыкаясь лицом в колени.
Задыхаясь, Она вспоминала и вспоминала. Воспоминания, как кадры из сгоревшей пленки так и не вышедшего на экраны фильма, проносились перед Ее глазами, и везде он, он, он. Она задыхалась, умирала, оплакивала... Оплакивала себя, его, свою жизнь и свою смерть... Она умерла сейчас, сидя в углу под влажным взглядом зеленых глаз, содрогаясь в судорогах и даже не пытаясь успокоиться. Мышка умерла. Светлана играла свой реквием на своих нервах, своих чувствах и на своей душе... А потом пришел покой.
Она стучала каблучками, опускаясь по лестнице вниз и вежливо поддерживая разговор с юными девушками. Только что они ходили в египетский зал, изучать недавно привезенные экспонаты. Музей был огромен и, что самое главное, находился совсем недалеко от Ее университета. От Ее нового университета.
Приняли Ее в гуманитарном университете на ура. Преподаватели не могли нарадоваться на способную студентку, а однокурсникам была по нраву спокойная доброжелательность хрупкой черноволосой девушки. Не по нраву Она приходилась только тем, кого холодно остужала, пресекая слабые попытки завязать более близкие отношения. За что и заслужила в своей группе звание таинственной недотроги. О, Она об этом знала. И совсем не спешила что-то менять.
